— Поедемте, Тамара. Я на машине. По дороге расскажете, что там у вас произошло…
* * *
— …Вот так я худо-бедно и попыталась личную жизнь устроить… — закончила свой грустный рассказ Тамара, искоса глянув на невесть откуда взявшегося защитника. Показалось ей, что он будто ее и не слушал. Не посмотрел даже в ее сторону. Странный какой-то парень. Хоть бы слово сочувственное из себя выдавил иль улыбнулся маленько. Интересно, откуда он вообще взялся? Сосед, что ли, с верхнего этажа? Так он вроде с цветами шел… А цветы… О господи, так он же их Сонюшке отдал! Кавалер, что ли? Но опять же — откуда у Сонюшки кавалер мог взяться? У нее и подруг-то толком никогда не водилось…
— А ты это, Иван… Ты откуда вообще появился-то? — тут же озвучила она свои душевные сомнения. — Что-то я тебя раньше в том доме не видела…
— Нет, я в том доме не живу. Я к вашей сестре шел, — сосредоточенно глядя на дорогу, спокойно ответил Иван.
— К Сонюшке? — на всякий случай уточнила Тамара.
— Да. К Соне. А что?
— Да ничего… Просто странно мне все это. У Сонюшки — и вдруг кавалер завелся…
— Я не завелся. Я до звания кавалера пока недотягиваю. Наверное, я просто ее знакомый.
— Что ж, ладно. Знакомый так знакомый. А мои знакомцы, видишь, что со мной творят? Один отравил да обокрал, другой буйным алкоголиком оказался. Не надо было мне, конечно, события торопить да в дом их пускать, я понимаю… Да только хотелось побыстрее счастья семейного похлебать, сроду я им не питалась, этим счастьем-то! Не знаю даже, каково оно на вкус. Вот и нахлебалась досыта. Ты, поди, осуждаешь меня, да?
— Нет. Не осуждаю.
— Ну так подсмеиваешься изнутри, наверное… Вы молодые, вам все кругом смешным кажется.
— Нет. И не подсмеиваюсь. С чего вы взяли?
— Так ты помалкиваешь, не говоришь ничего. Я тебе все как есть рассказала, а ты молчишь, как партизан. Вот я и подумала…
— Да я как-то не умею много разговаривать, — будто извиняясь, пожал Иван могучими плечами. — Да и внешность моя не особо к разговорам располагает. Не умею эмоций выдавать, которые задушевной беседе соответствуют. Разучился. Лицевые мышцы были парализованы после ранения, так что у меня теперь со всем этих хозяйством, с общением то есть, большая напряженка. Вот и помалкиваю чаще, чтоб людей не смущать…
— Так ты воевал, значит?
— Да, было дело.
— Надо же. А такой вроде молодой… Слушай, а когда ты с Сонюшкой-то успел познакомиться? Вроде и времени совсем ничего прошло, как она от меня съехала…
— Я думаю, она вам эту историю сама расскажет. Думаю, у нее это лучше получится.
— Хорошо. Я потом у нее спрошу… Нет, это ж надо, как она без меня тут шустро все провернула! И кавалера себе нашла, и за Викой в такую даль сгоняла… Вот тебе и нелюдимка! На пользу ей, значит, пошла самостоятельная жизнь. Кто бы мог подумать. Даже в голове не укладывается. У Сонюшки — и вдруг кавалер… Она, бывало, и за день ни с кем живого слова не скажет, все дичится. Придет с работы, книжку в руки возьмет и шасть к себе за шкаф! С детства нелюдимая растет, прямо беда с ней. А иногда бывает, так в себе замкнется, что вроде как на дурочку похожа становится. Тряхнешь ее хорошенько, потом в глаза глянешь, а они будто пустые совсем…