Бывали, бывали времена, когда ее легкое и уютное одиночество вдруг превращалось в муку мученическую, ни с того ни с сего, главное. Засыпала с одним одиночеством, а просыпалась уже с другим — с болезненным, тяжелым, слезливым. Поначалу она пугалась его, этого нового одиночества, а потом ничего, привыкала, ждала терпеливо — пройдет же оно когда-нибудь… Наверное, со всеми так бывает — каждый человек внутри себя несколько одинок. Только у одних этого одиночества совсем чуть-чуть, а у других — много. На улице она часто, может, даже слишком часто встречала таких вот, себе подобных. Многие ходили с наушниками, отдаваясь неизвестно какой музыке, многие в небо смотрели да улыбались чуть придурковато, а многие сосредоточенно смотрели вперед себя, натыкались на прохожих, блестели пустыми глазами. На самом деле они вовсе и не пустыми были, Соня это определенно знала. Там, если изнутри заглянуть, они очень даже красивые, эти глаза. И очень живые. Просто большое внутреннее человеческое одиночество, оно такое ранимое и немного испуганное, и любит внешним пустым взглядом от всех зашориваться. А однажды она даже разговор на эту тему затеяла с Викиным приятелем, который на психолога в платном институте учился. С чего они на эту щекотливую тему беседовать взялись — Соня уже и не помнила. Хотя если б знала, чем этот разговор закончится, то и не ввязалась бы, конечно…
С парнем этим Вика в кафе познакомилась. Хороший такой парень. Игнатом его звали. На Алешу Карамазова был похож. И глаза у него были Алешины — умные, пронзительные, чуть наивные. В гости домой к ним несколько раз приходил. Соне даже в какой-то момент показалось — вот он, тот самый… Нет, она в него не влюбилась, конечно. Да и мысли у нее такой не было, чтоб влюбиться. Просто он ей понравился. Взяла и однажды открылась ему душой нараспашку, разговорилась вдруг, будто черт ее понес. Все ему про себя рассказала. То есть про взлеты и падения своего одиночества, про то, как хорошо бывает там, на взлете, и как плохо бывает внизу, в слезно-черной пропасти…
Он слушал ее очень внимательно. И головой покачивал. И вид у него был такой… понимающий. Очень дружеский был у него вид. И даже в какой-то момент показалось ей, что он скажет — а знаешь, мол, со мной часто происходит то же самое…
Ничего он такого ей потом не сказал. Все вышло совсем наоборот. Взял и обозвал ее этот психолог-недоучка Игнат циклоидом. Так и сказал — ты, Соня, типичный и пресловутый циклоид, и не более того. Тебя, говорит, с детства лечить надо было. А потом еще и добавил, помолчав: