— Ладно, без твоих ценных указаний разберусь! И без фамильярностей — тоже! — резко отчеканила начальница, доставая из ящика стола командировочный бланк.
— Спасибо, Лидия Петровна! — сунулась к ней с торопливой благодарностью Соня.
— Ой, да что — спасибо… А вдруг они там чего проверять начнут? Тебе ничего не будет, а мне… Не дай бог, и этого места лишусь…
— Так Сонька тогда скажет, что она у вас бланк из стола выкрала! — хохотнула коротко Света и тут же подмигнула Соне из-за спины начальницы — смотри, мол, как я с ней не церемонюсь. — Сонька — она может! Она что хошь сделает, лишь бы за нее человек не пострадал! И сама жрать ничего не будет, а муксуна этого вам припрет, уж будьте в этом уверены!
— Да, Света. Соня именно такая — честная и порядочная. В отличие от тебя. И тебе надо брать с нее пример, — тихо и раздраженно проговорила Лидия Петровна, примеряясь круглой печатью в нужное на бланке место.
— Ага… Потому вы и питаетесь ею частенько… Намазываете на себя ее честность да порядочность, как масло на хлеб…
— Света! — одновременно возмущенно вскинули на нее головы Соня и Лидия Петровна. Правда, возмущение это было совсем разного толка; у Сони — робко-просительное, как всегда, а у Лидии Петровны — сердито-выпуклое, чуть визгливое даже, перелившееся через край ее начальственного терпения.
— Все! Молчу, молчу… — выставив вперед ладони, примирительно улыбнулась им Света.
— Нет, это уже ни в какие рамки… Ты что себе позволяешь вообще? Как ты со мной разговариваешь? Да я тебя в два счета отсюда уволю!
— А права не имеете. Трудовой кодекс, он и для меня тоже написан, в конце концов. Не только для вас.
— Да я… Да я…
Чем закончилась их словесная перепалка, Соня уже не услышала. Схватив со стола заветную бумажку, она поторопилась выскочить за дверь, в очередной раз удивляясь Светиному то ли нахальству, то ли смелости. Вот ей бы так научиться! Нахальства, конечно, ей такого, уж извините, не надо, а от кусочка смелости она бы точно не отказалась.
В магазине она долго ходила меж прилавков, примериваясь, что бы такого купить в дорогу, для кошелька необременительного. Выбор ее пал на черный бородинский хлеб, творожные сырки и китайскую лапшу быстрого приготовления. Молодцы китайцы. Хорошую еду придумали. Как Вика ее называет — бомжовскую. Но это ж Вика… А для нее — и такая сойдет! А сырки она будет на черный хлеб намазывать. А что — красиво даже. В некотором смысле — фантазийно. Черный хлеб, а сверху белый сладкий творог… В общем, с голоду не умрет!
Домой она заявилась совсем поздно, уставшая и голодная. На этот раз дверь открыли ей с ходу, она даже отпрянула от неожиданности, увидев в дверном проеме злое лицо Люсиного мужа. Да ладно бы еще злое — лицо это было абсолютно разъяренным, узкими глазками растопыренным и кривыми губами шипящим. Она даже оглянулась назад растерянно, словно ожидала, что злоба эта направлена на кого-то другого, и открыла было рот, чтобы задать какой-нибудь сакраментальный, подобающий случаю вопрос вроде того — что это с вами такое происходит? Или — что такое у вас случилось? Но не успела. Люсин муж Сереня грубо обхватил ее за руку чуть выше локтя, рывком втащил в прихожую, захлопнул за ней дверь. Можно сказать, не втащил, а выдернул ее с лестничной клетки. Потом с силой пихнул ее в спину так, что лязгнули Сонины не ожидающие такого поворота событий зубы, и она влетела в комнату, и долетела до дивана, ткнулась в него коленями и свалилась плашмя. Все произошло настолько быстро, неожиданно и бесповоротно, что мозг Сонин отключился на время, не догоняя последних событий, и даже паники внутренней в ней не проснулось. Было внутри одно только сплошное удивление — что это? Может, это все и не с ней вовсе происходит?