— Волки близко… — сказал Лукман.
Ранним утром, когда скалистый гребень Шалбуздага зазолотился от солнечных лучей, я встал. После ночной тревоги Лукман, оказывается, не ложился спать.
Утром он куда-то ушел. Вскоре вернулся, неся в руках два больших, красноватых от ржавчины, капкана.
— Хитрые стали волки… — сказал Лукман, — близко были, а приманку не взяли.
После утреннего чая я поехал в другие места, где паслись отары овец. Собаки уже не лаяли и не преследовали меня.
Впереди отары неторопливо шагал высокий Лукман с ружьем в правой руке, опираясь на него, как на посох. По сторонам и позади отары шли собаки, заворачивая и подгоняя отстающих овец. Вот Лукман остановился и встал на камень. Широкие, плечи бурки топорщились вверх, и Лукман издали показался мне огромной птицей со сложенными крыльями. Таким он тогда и запомнился мне: старый, но еще могучий горный орел, сурово-спокойный, молчаливый и долговечный, как и эти горы, на которых он живет.
Поздней осенью в широкой долине, где протекал Самур, сады пожелтели и горы, на которых летом паслись овцы, покрылись снегом.
Отары спустили пониже, к аулам, и готовили к перегону через горный перевал в теплые долины Азербайджана. Там, на отгонных пастбищах, они могли перезимовать под открытым небом.
Перед тем как погнать овец в этот длинный и трудный путь, надо было отобрать и оставить в аулах слабых и больных животных. Я в это время ездил по селениям и осматривал овец.
Приехал и в аул Куруш.
Заночевал у председателя колхоза Тюль Ахмет Ахмедова. Это был поджарый мужчина средних лет. С бритой головы он никогда не снимал (разве только когда ложился спать) каракулевую серебристо-серую кубанку. В память о славных годах своей службы в буденновской коннице он носил синие бриджи с потертыми кожаными леями.
Ночью я проснулся от громкого разговора, который слышался из-за двери. Говорила женщина — торопливо, горячо, нервно. Я не мог разобрать ее слов.
В комнату, где я спал на полу, устланном ковром, вошел Гюль Ахмет Ахмедов и тихо сказал:
— Мал доктор, пришла Гульнас. Говорит, собака кончается… Лечить скорее надо…
Я быстро оделся и, схватив свою походную сумку с аптечкой, выскочил наружу. Было темно, моросило. Я еле успевал за Гульнас — она почти бежала. На ходу я спросил ее:
— Что случилось?..
Она махнула рукой:
— Плохо, мал доктор… Пропал Рагац…
У Лукмана, как и у многих лезгин, сакля была двухэтажная. В нижнем этаже, заменявшем двор, помещались корова и овцы.
Поднимаясь по лестнице, я почувствовал запах паленой шерсти. Лукман сидел на корточках около очага и калил в огне железный прут. Лицо у него было мрачное, с красноватым отблеском от огня. Рядом с ним лежал, распластавшись, Рагац. Он был неподвижен, будто мертвый. Шея в крови. Лукман почтительно встал и тихо сказал: