рисовали
часть, если часть эта была характерна для всего понятия: голова быка заменяла рогатый скот,
vulva — женщину и т. д. Но как обстоят дела с чувственно невоспринимаемыми понятиями и действиями, такими, как «возраст», «прохладный», «править», «говорить»? В этом случае прибегали к
описательному рисунку и передавали, как, например, это делали египтяне, «править» — рисунком скипетра, а «говорить» — рисунком человека, подносящего руку ко рту, или изображением рта, из которого будто бы что-то исходит. И в этом случае часть выступает вместо целого: «идти» изображается не как идущий человек целиком, а как две шагающие ноги, «слушать» — как ухо и т. д. Рисунок изображал понятие и не передавал звучания слова. Но здесь еще отсутствует средство для обозначения звучания слова, которое часто необходимо. Обстоятельства не всегда безразличны к тому, что мы говорим: «есть» или «кормить», «править» или «приказывать», «солдат» или «воин», «лошадь» или «конь». А как точно передать
собственные имена, прежде всего личные? Так в большинстве письменных систем очень рано возникает необходимость передать
звучание слова более или менее близко к действительному. И тогда прибегают к уже много раз обсуждавшемуся средству —
звуковому ребусу, когда вместо трудно изобразимого с помощью рисунка понятия рисуют
схожее по звучанию, но
предметно неродственное понятие. В немецком это выглядело бы так, как если бы мы, более или менее точно желая передать понятие «дурак» (
Tor), рисовали бы ворота (
Tor),
arm «бедный» выражали бы посредством
Arm «рука»,
Rat «совет» —
Rad «колесо»,
Segen «благословение» —
sägen «пилить»,
Fetisch «фетиш» —
Fee «фея» плюс
Tisch «стол»; или во французском
fait «сделанный» —
faite «фронтон»,
sens «смысл» или
sans «без» — посредством так же звучащего
sang «кровь» (например, изобразив каплю крови); в английском
can «мочь» —
can «кувшин» или
meet «встречать» —
meat «мясо» (изобразив, например, кусок мяса). При этом слово, которое необходимо изобразить, не обязательно должно точно совпадать по звучанию со словом, к помощи которого мы прибегаем. Для сравнения можно привести неполные рифмы у Шиллера и других поэтов, с которыми мы легко миримся, как, например,
untertänig — König, heut — Zeit, Weh — Höh.
Этот вид языкового ребуса очень распространен и применяется уже на первых этапах становления письма. Мы обнаруживаем его в предметном письме и на первых этапах развития почти всех примитивных систем письменности. В мифическо-магическом мышлении первобытных людей именно сходство по звучанию имеет важный магический смысл.