Классиков, по-моему, не осталось. Редакторам, как поглядишь, начхать на молодежь: пробивайся сам, если можешь. А не можешь, тогда — «пусть проигравший плачет». Время — не жить, время — выживать…
Кстати, Ирина Алексеевна писала про меня, грешного, не только Чуковскому, а еще раньше — Радию Погодину. Послала мою первую книжку «Рейс „Ориона“». Погодин тогда становился известным, я зачитывался его «Кирпичными островами». Радий Петрович отозвался по-доброму, хотя местами не обошлось без критики. А потом мы с ним познакомились довольно близко, стали даже «на ты». Звал он меня погостить в своей мастерской (поскольку был еще и художником) где-то под Питером. Я говорил «ладно, ладно», да так и не собрался. А теперь уж не погостишь. Только книжки Радика иногда беру с полки, словно опять встречаюсь с ним. Кажется порой — наши герои-мальчишки чем-то похожи друг на друга…
Есть у Радия Погодина в повести «Ожидание» десятилетний персонаж, которого зовут так же, как в детстве звали меня — Славка. Этому Славке повезло больше — он уже в такие ранние годы увидел море. Но в общем-то он, почти совсем как я где-то в сорок девятом году. Так же ищет друзей и неумело пытается стать героем, так же хочется ему в дальние края, так же уязвим он среди неласковой взрослой жизни и страдает от семейных неурядиц… И теперь, вспомнив этого погодинского мальчугана, я возвращаюсь в памяти к «своему» Славке — он прыгнул с дощатого тротуара и кувыркается в подорожниках, одуванчиках и городской траве-ромащке, у которой нет лепестков, но которая зато пахнет земляникой. В сквере у городского цирка…
Сквер был обширен, он занимал два квартала в длину и два в ширину. Я помню, как ходил гулять туда с отцом (когда он еще не ушел на фронт). В сквере стоял памятник Ленину. Кто такой Ленин (в тогдашней интерпретации), я уже знал. Но белая — видимо, гипсовая — скульптура сама по себе казалась мне, трехлетнему, почти живым существом (как бы «дублем» Ленина, если использовать известный термин братьев Стругацких). Этакий неуклюжий лысый дядечка в большой круглой, словно короткие валенки, обуви. Он как-то неловко шагнул, откинулся назад и вытянул руку, словно просил, чтобы его поддержали. И замер так…
Как я сейчас понимаю, памятник был несколько модернистского стиля (возможно, поэтому его потом, уже в мои «взрослые» годы, заменили на другой, более стандартный).
Постамент был «конструктивистский», как бы составленный из трех параллелепипедов. Я называл его «домик». Мне казалось, что поздно вечером белая фигура слазит с домика и уходит в него спать. Однажды, гуляя в сквере с мамой, я спросил: правда это или нет. Мама охотно сказала, что так и есть. Она считала, что полезно развивать у ребенка фантазию.