В сквере у памятника пахло влажным песком. Песок лежал кучей. В нем можно было играть. А рядом с кучей густо цвели одуванчики — такие солнечные, что я весело жмурился. Иногда вставал на коленки, наклонял голову, как теленок, и касался одуванчика щекой. Отчетливо помню щекотание пушистого цветка и его запах. Одуванчики и влажный песок — первые запахи моего детства…
Летом сорок седьмого года территорию у цирка отгородили, а на остальном, заросшем дикими яблонями и сиренью пространстве стали оборудовать Сад пионеров.
Старую деревянную изгородь (чей нехитрый узор я помню и сейчас) снесли, заменили ее высокой узорной решеткой — продукцией местного чугунолитейного завода. Она, эта решетка, и в наши дни там…
Мне часто приходилось шагать вдоль сада, в глубине которого свершались какие-то таинственные изменения. Интересно было видеть, как за решеткой появляются павильончики, столбы для качелей, киоски, полукруглая крыша эстрады… Особенно меня радовал фанерный домик с фигуркой черного вздыбленного кота на трубе. Кот вздыбился, потому что пролил молоко — оно белым языком стекало по фанерным «кирпичам». Это было забавно, только непонятно — кто поставил посудину с молоком на трубу. А кот на трубе похож был на моего знакомого полубеспризорного кота Степу, о котором речь впереди.
Особенно интересное дело свершалось у самой решетки, рядом с улицей — там вырастал новый памятник. Сперва появился кирпичный постамент, потом его оштукатурили. Затем на постаменте возникли металлические сапоги, окруженные полами такой же шинели. Через день над сапогами появилась часть корпуса с засунутой за пазуху ладонью (после чего уже не оставалось сомнений, кто это будет). Еще через день — плечи и усатая голова «лучшего друга пионеров и школьников».
Стыки и швы зачистили, фигуру покрыли «серебряной» краской из алюминиевого порошка.
Прошел слух, что должны покрасить и белую фигуру Владимира Ильича. И вот забавная деталь. Как бы ни велик был в нашем представлении тогдашний «вождь и учитель», по сравнению с Лениным он все равно представлялся вторичной личностью. Я и мои сверстники считали, что, поскольку Сталина покрасили «серебром», Ленина обязательно покроют «золотом» (то есть бронзовым порошком). Интересно, что и некоторые взрослые рассуждали так же.
Теперь-то я понимаю: ох, сколько голов полетело бы, если бы кто-то в самом деле вздумал подчеркнуть «золотое» естество В. И. по сравнению с «серебряным» И. В. Но в ту пору мы не сомневались, что ленинский памятник вот-вот покроют «золотинкой». Эта уверенность был так велика, что подвигла меня на разработку одного остроумного плана.