— Нет, это действительно любопытно, — снова сказал Шахматист.
— Да… А не любопытно тебе, что моя Марья Павловна скажет, когда увидит такое дело?
— А, ну что вы, Виктор Семёнович! Что она скажет… Ей понравится. — И Шахматист, потеряв на секунду солидность, подмигнул мальчику.
Мастер этого не видел. Он держал перед собой на ладонях зонт, поворачивал его, разглядывал и всё ещё не решался. Словно этот зонтик был живой и хозяин боялся, что мальчик его обидит.
— Чем рисовать-то будешь?
— Мелом. Не бойтесь, я осторожно.
— Ну, и как ты это планируешь? — спросил Мастер. — Все звёзды до единой отмечать?
— Ну что вы! Все разве запомнишь! Я только самые крупные, чтобы отметить созвездия.
— Тогда уж и названия пиши, — вздохнул Мастер. — А то какой прок? Я, кроме Большой Медведицы, отродясь ни одного созвездия не знал. Даже Малую Медведицу… Напишешь?
— Есть написать названия! — весело отчеканил мальчик.
Он уже шарил в намокшем кармане, нащупывая мел.
— Дела-а, — снова протянул Мастер и неожиданно улыбнулся, приоткрыв крупные жёлтые зубы. — Пойдёт Марья Павловна на рынок, заглядится на какого-нибудь там Сириуса и, практически, в лужу носом. Будет история. Ну, ладно, рисуй. Ехать нам далеко. — И он открыл зонт.
Зонт был не чёрный.
Он казался чёрным при неярком свете лампочки, свёрнутый и намокший. А теперь все увидели, что он коричневый, с серыми зубцами.
Разве бывает коричневое небо с серыми зубцами?
Мальчик молча сунул в карман мелок.
— Тьфу ты, будь она неладна! — Мастер стукнул открытым зонтом о затоптанный мокрыми подошвами пол. — Ручки, понимаешь, одинаковые, — объяснил он Шахматисту. — Который раз путаем. Это Клавдии зонт, нашей нормировщицы.
— Жаль, — сказал Шахматист…
Устало дребезжал трамвай. Сонно мигала на площадке жёлтая лампочка.
Дремали в вагоне редкие пассажиры. И только дождь за окнами плескался весело и неутомимо.
Трамвай номер семь шёл от Городка Металлургов к центру. Долгое время никто не входил в вагон, ехали только те, кто сел на первой остановке.
Потом появился малыш. В коротеньком пальтишке, в резиновых сапогах. Широкие голенища хлопали малыша по ногам: сапоги были слишком большие.
«Мамкины», — подумал мальчик.
Малыш забрался на переднюю площадку. В одной руке он держал бидон для молока, другой тащил за собою открытый зонт.
Маленький зелёный бидон вёл себя спокойно. Только один раз он зацепился дном за ступеньку и недовольно звякнул крышкой, но это было не страшно: крышка держалась на тесёмке и нигде никогда не могла потеряться отдельно от своей посудины.
А тяжёлый зонт сопротивлялся. Он широко растопырил прутья с натянутым чёрным полотном и не хотел пролезать в дверь. И разве мог малыш справиться с ним — таким большим и упрямым — одной рукой?