И малыш сел рядом.
Мальчик открыл зонт, уткнул его острый конец в спинку переднего сиденья, а ручку положил себе на плечо. Теперь перед ним была чёрная внутренность маленького купола.
— Смотри. — Мальчик ткнул мелом в тугое полотно. — Вот здесь, где палка, в самой середине неба, всегда на одном месте стоит Полярная звезда.
— Всегда? — переспросил малыш и снова сдвинул коротенькие светлые брови.
— Всегда.
— А днём? — хитро улыбнулся малыш.
— И днём. Только при солнце звёзд не видать.
Малыш замигал.
— Смотри, — продолжал мальчик. — Вот здесь семь звёзд. Будто ковшик. Это Большая Медведица…
— Медведица?
— Да. — Мальчик нетерпеливо поморщился. — Ты что, никогда не слыхал?
Малыш склонил к плечу голову.
— Это звёзды? — он показал пальцем на меловые точки.
— Ну… да, — осторожно сказал мальчик.
— Нет. — Малыш энергично замотал головой. — Такие не надо. Нарисуй с лучиками.
— С какими лучиками?
— Вот с такими! — И малыш нарисовал в воздухе пятиконечную звезду. — Большие.
Мальчик опустил руку с мелом и отвернулся к окну.
— Такие не бывают.
— Нарисуй, — тихо попросил малыш.
— Большие, все не влезут, — не оборачиваясь, ответил мальчик.
— Ну всё равно. Немного влезут.
— Они будут ненастоящие.
— Сам обещал… — с трудом проговорил малыш.
Мальчик наконец взглянул на него. Тень козырька теперь не падала на лицо малыша, и в тёмных влажных глазах плавали отражения трамвайных лампочек.
Словно искорки обиды.
Мальчик вздохнул. Он знал, что такое обида.
— Ладно, — сказал он.
Погромыхивал, дребезжал, звенел полупустой вечерний трамвай. Останавливался и бежал дальше. Входили и выходили пассажиры. А на скамейке, где сидели двое мальчишек — маленький и постарше, — тихо совершалось чудо: чёрный зонт превращался в сказочное небо.
Мальчик рисовал большие белые звёзды: пятиконечные, восьмиконечные, десятиконечные. Они складывались в созвездия, каких не знал ни один астроном. Малыш сидел, приткнувшись к плечу мальчика, и не шевелился. Рот у него был приоткрыт, и нижняя губа повисла маленьким розовым полумесяцем. Не отрывая взгляда от звёзд, малыш вынул из сапог ноги в коричневых чулках, поставил пятки на скамейку и обнял колени. Так было удобнее. А покинутые сапоги качались, толкали друг друга. И широкие голенища с красной подкладкой были похожи на большие, удивлённо открытые рты. Сапоги не могли понять, что там происходит.
На самом краю сиденья нетерпеливо звякал забытый бидон. Вагон потряхивало, и казалось, что кто-то маленький и любопытный прыгает в бидоне, подбивает головой крышку и хочет выглянуть: в чём там дело?