— И чего добьешься? — скептически усмехнулся Экайер. — Он замашет руками, успокоит тебя, скажет что-нибудь вроде: «не надо так волноваться, деточка, пройдет время, все встанет на свои места…»
Теннисон поднялся.
— Я должен взглянуть на Мэри.
— Я с тобой, — сказал Экайер, вставая. — Джилл, может, и ты сходишь с нами?
— Нет, — замотала головой Джилл. — Не хочется. Я лучше займусь обедом. Пообедаешь с нами, Пол?
— Спасибо. Очень хотелось бы, но дел по горло.
Когда она вышла из комнаты, Экайер тихо спросил у Теннисона:
— Извини, я при Джилл не хотел спрашивать, но все-таки, что же случилось с ее лицом?
— Дай срок, — улыбнулся Теннисон, — мы тебе все-все расскажем, я тебе обещаю, Пол.
— Так хочется обо всем рассказать тебе, Джейсон, но в голове все перепуталось, — призналась Джилл. — До сих пор опомниться не могу. В общем, когда я смотрела на этот рисунок, я точно поняла, что справа — знак вопроса. Он спрашивал, что я такое, а я ломала голову, как ответить, и тут у меня в сознании заговорил Шептун и сказал, что теперь его очередь.
— И вступил в разговор?
— Да. То есть не он, а мы вместе. Я догадывалась, что происходит, но не понимала смысла… Помнишь, давным-давно на Земле было такое устройство — телеграф? Сигналы передавались по проводам, и тот, кто не знал кода, мог часами слушать сигналы и ничего не понимать. Или представь себе, что ты слышишь, как двое чужаков по-своему квакают или хрюкают. Для них это слова, для тебя — пустой звук.
— Ты сказала «телеграф». Это что, действительно были сигналы?
— Да какие-то сигналы, но было еще много всяких звуков, и знаешь, мне казалось, что это я их издаю — непонятно как и зачем, и в мозгу у меня проносились вихри совершенно безумных мыслей — явно не моих. Наверное, это были мысли Шептуна. Порой мне казалось, будто я начинаю улавливать какой-то оттенок смысла, я пыталась ухватиться за него, как за ниточку, но ниточка обрывалась, и я опять переставала что-либо понимать. И что странно: в обычной ситуации я бы просто взбесилась, стала бы всеми силами добиваться своего, старалась бы узнать, что за существо со мной разговаривает. А там мне так спокойно было. Не помрачение сознания, нет. Я все нормально видела и воспринимала, только время от времени мне начинало казаться, что я уже не я, и еще я видела себя со стороны… Во время нашего «разговора» то существо, что стояло ко мне ближе других, и остальные, что собрались неподалеку, непрерывно показывали разные уравнения и графики — медленно, не спеша, — причем самые простые, как будто говорили с ребенком. Знаешь, когда взрослые начинают подражать детскому лепету — вот такое было впечатление. Я тогда подумала, что, наверное, этот кубоид не меньше моего смущен. Наверное, для него те звуки, что я издавала, — пощелкивание и треск, имели не больше смысла, чем для меня — его графики и уравнения.