В таких делах Великий Кодекс бывал безжалостным.
Но Оум оставался величиной неизвестной. Божок с далекого острова вне зоны влияния Империи, известный лишь по имени или прозвищам, он оставался одной из загадок Амонерии. Ни один чужак никогда не входил в его часовню, храм, или как там называли его местные, сеехийцы же не говорили о том, что находится в долине. Никто в Камане не знал, как именно они представляют своего бога, какие приносят ему жертвы и какими словами ему молятся. Оум оставался загадкой, а о присутствии его можно было лишь догадываться, как при взгляде на пловца, размахивающего руками, кричащего и исчезающего под водой в фонтане крови, можно догадываться о десятиметровой акуле, скрытой под волнами.
Любой пришелец на острове, оказавшийся в окрестностях долины Дхавии, принимал смерть. Любой жрец, кроме тех, кто принадлежал к слугам Баэльта’Матран, умирал за то, что покидал Каману. А всякий налетчик внезапно понимал, что эти постоянно воюющие кланы поклоняются силе, что заставляет воина гхамлаков собственным щитом и телом прикрывать лучника сивхеров.
Учитывая их взаимную нелюбовь, и нужен был суровый бог, чтобы это сделать.
Что не меняло того, что перед вором теперь стояла проблема.
Казалось, добраться до Аонэль невозможно. Черные Ведьмы покидали долину редко, а просить кого-то из местных, чтобы он доставил весточку, смысла не имело. Воин любого племени предпочел бы всадить ему нож между ребер, чем беспокоить одну из Служанок Оума. Да и что Альтсин мог ей передать? «Привет, это я, помнишь? Я отравил твою мать. Можешь посвятить мне немного времени, потому что у меня есть небольшая проблема? Я одержим кусочком души Реагвира, а потому было бы славно, если бы ты помогла мне?»
Местный бог приказывал убивать жрецов Владыки Битв. Так что бы они сделали, если бы узнали, что на острове пребывает его авендери? Альтсин хотел встретиться с Аонэль и поговорить, а не развязывать войну.
Он раздумывал об этом половину ночи и впервые после приезда в Каману чувствовал отчаяние. Убегая из Понкее-Лаа, он нарушил одно из собственных правил, которое гласило: из всякой ситуации должен оставаться более чем один выход. Приплыв сюда, он поставил все на один бросок кости, а теперь слышал злобное хихиканье Судьбы.
У него еще оставалось немало денег. Он мог уехать и поискать помощи где-то в другом месте, он мог вернуться в Понкее-Лаа и принять участие в войне Толстого, мог… мог остаться в монастыре, ища бегства в рутине монашеской жизни. Присматривать за садом, доить коз, убирать, готовить, принимать участие в молитвах, сборах милостыни и опеке над убогими. И уклоняться. Все время уклоняться, сражаться с мыслями, дергать узду эмоций и настроений, не зная, какие из них его собственные, а какие подсовывает безумный сукин сын. И зачем. А это приводило Альтсина в ярость. Даже конь, подгоняемый шпорами, понимает, куда всадник желает его направить. Но уклонений в один прекрасный момент могло и не хватить, а он скорее сгорит, чем позволит Объять себя по-настоящему. Кулак Битвы Реагвира не станет властвовать над его телом.