Храм Меча поддерживали меньше людей, но они были армией – граф организовал всех в умело направляемые отряды, в которых имелись свои десятники, лейтенанты и капитаны, а также гонцов, что разносили вести и приказы, и даже интендантов. Скорость, с которой он этого добился, выдавала, что он готовился к тем схваткам месяцами и что, даже если те и вспыхнули несколько рано, это меняло не многое. К тому же Дурвоны на предплечьях верных горели святым огнем, давая им силу, уверенность и стойкость. Это еще не было полное Объятие, как во времена Войн Богов, когда поддерживаемые – чтобы не сказать одержимые – таким образом полки сражались до последнего человека, однако сейчас ему уже оставалось очень немного, чтобы до такого дойти.
Ему?
Сущности, которая находилась в Мече. Конгломерату сотен страдающих душ, пожранных за годы, чтобы страдание их оказалось перекованным в Силу. Эти духи были головешками, остатками, но, поскольку их поглотил Меч, содержавший в себе небольшой фрагмент души бога, они соединялись внутри, пока не возникло создание… мощь, большинство воспоминаний которого состояло из мучений, пыток и несправедливости.
Почти хотелось, чтобы это чудовище обрело сознание и оплатило своим жрецам все долги. С процентами.
Но если бы мир был таков, чтобы справедливость оставалась его постоянным и нерушимым элементом, он стал бы лучшим местом для жизни во всех пространствах Всевещности. Однако все указывало на то, что подобной ситуации придется еще подождать.
А справедливость требовала железа в одной руке – и факела в другой.
Разбудил ее крик. Короткий, оборвавшийся, страшный. Тот, который невозможно ни с чем спутать.
Кто-то умирал.
Деана вскочила, прикрытые ставни впускали внутрь достаточно солнца, чтобы свеча не оказалась нужной. А это значило, что снаружи – слишком светло для восхода. Что случилось? Семь ударов в гонг всегда будили ее, она не могла проспать этот сигнал, легла она поздно, но…
Вчерашний визит Лавенереса. Его странная просьба. Вино, которое он принес, густое, сладкое и крепкое, со вкусом, который мог замаскировать любую примесь. Она взглянула на свой кубок и на красное пятно на скатерти. Он легко ее обманул. Словно ребенка.
В несколько десятков ударов сердца она оделась: та’чаффда, пояс, тальхеры в ножнах, обмотанных локтями белого шелка. Она все время вслушивалась в отчаянные крики из города, из отдаленной на четверть мили площади перед Храмом Огня. Каков знак, объявляющий о падении владыки?
И кто, собственно, умер?
Звук шагов за дверью, отчаянный рывок за ручку, стон.