- Проси любую награду, - проговорил король.
- Мне не нужна награда, - изумленно воскликнул Дик. - Я и без того доволен и счастлив, что Доббин нашел родню.
В ту ночь Дик остался с эльфами и пировал вместе с ними. Он восседал за столом по правую руку от короля, пил медвяную росу из серебряной чаши, ел желудевые хлебцы и много других невиданных яств с серебряных блюд. А после он танцевал с эльфами среди высоких луноцветов в траве. Цвета спелого ореха волосы развевались по ветру, точно туманная завеса; зеленые шелка трепетали, словно листва под ветром, при каждом движении. И сама королева эльфов танцевала с Диком при мягком свете безлунного мира внутри холма.
Притомившись после танцев, Дик прилег на траву и заснул под переливы серебристых эльфийских голосов.
Проснувшись, он обнаружил, что лежит на траве у подножия холма, и солнце вовсю потешается над ним: дескать, заспался до полудня! Мальчуган сел, протер глаза и со всех сторон обдумал случившееся.
- Это было прекрасно, - сказал он себе, - прекрасно и удивительно. Сколько буду жить, никогда этого не забуду. - Дик вздохнул. - А теперь, наверное, придется вернуться домой и объяснить родителям, куда делся Доббин.
Паренек вскочил на ноги - и одежда показалась ему непривычно тяжелой. Он засунул руки в карманы куртки - и нашел по десять золотых монет в каждом, крупнее которых он отродясь не видывал. А на шее у него, подвешенный на тонкую цепочку, качался крохотный серебряный свисток. Дик поднес его к губам и обнаружил, что стоит только подуть, пусть даже совсем слабо, - и свисток заиграет чудеснейшие напевы.
Дик вернулся домой с монетами и свистком, вручил двадцать золотых отцу с матерью, - и те себя не помнили от радости и нахвалиться не могли на сына за то, что тот продал единорога так выгодно. А мальчуган молчал себе, не мешая родителям тараторить да рассуждать, да превозносить его до небес; ведь, расскажи он правду, его бы все равно не поняли.
А когда соседи прослышали, что Дик продал ни на что не годного единорога за двадцать золотых, они раз и навсегда перестали называть его Диком-Простаком. Теперь по всей округе мальчика величали Дик-Умник. А когда он принимался наигрывать на серебряной свистульке, и в тишине раздавались прекраснейшие напевы, люди больше не жаловались на шум, но улыбались, и от эльфийской музыки на сердце у них становилось легче.