— Тебя только за смертью посылать! — Зеррик отставил инструмент в сторону. — Давай его сюда.
Громовержец глянул на него, грозно сдвинув облезлые брови, но, вопреки ожиданиям Элии, не возмутился, а, напротив, расчистил рукавом место на столешнице. Крякнув, жрец утвердил бочонок попрочнее, а затем с трудом втиснулся между юношей и второй девицей, Эльминой Поскакушкой.
Зеррик, даром, что помнил еще дедушку нынешнего короля Пейнора, живо взял на себя обязанности распорядителя, наполняя и растыкивая в протянутые руки кружки.
— Пусть дадут наши добрые и могучие Боги долгих лет жизни тому, по чьей милости мы можем собраться здесь и провести вечер в дружбе и веселии! — провозгласил музыкант.
Элия ободряюще улыбнулся мальчишке по левую руку. Тот не ответил. «Слепец, бедолага», — обожгла догадка священнослужителя. Это было заметно по бессмысленному взгляду на живом и умном лице. Слова ободрения и сочувствия застряли в горле. Да и к чему они?
Элия перевел взгляд на безмолвствующего горца, но Зеррик уже налил по второй. Потом, не обращая внимания на такие мелочи, как передых, — по третьей.
«Куда ты гонишь? — хотел сказать Элия. — В Нижний Мир не терпится?»
Но вместо слов у него вышло лишь невнятное мычание. А потом стены комнаты и лица, окружающие его завертелись в веселом хороводе, любимом танце полесовиков-корчевщиков. Он успел заметить костлявые руки музыканта, снова протянутые к бочонку, влажно поблескивающие крепкие зубы горца, вцепившиеся в хвост уклейки, и пухлые руки Барабульки, обвившие шею Тучегонителя. А потом наступило беспамятство.
Очнулся Элия внезапно, как от удара хлыста. Веселые желтые солнечные зайчики на дощатой стене подсказали — рассвело уже давно. Жрец ощутил во рту следы ночевки табуна диких коней. Причем животные не убрались восвояси с пробуждением, а просто переместились в виски, где затеяли веселые скачки. Он попробовал воззвать к милости Богов, конюшенные сравнения продолжались — место языка во рту занял копытный рашпиль.
Преодолевая головокружение и тошноту, Элия перевернулся на живот и встал на четвереньки.
— Как же мне плохо, Хортал Всеблагий, — пробормотал он, не уверенный, впрочем, что правильно выговаривает слова.
— Я здесь, — донесся до его ушей спокойный уверенный в своей силе голос.
— А? Что? — жрец, забыв о бедственном состоянии своего здоровья, сел, ошалело уставившись на улыбающегося Бога.
— В чем дело? Ты думал — вчерашнее приключение плод злоупотребления соком лозы виноградной?
— Угу. Надеялся, что все примерещилось.
— Как видишь, нет.
— Жаль, жаль… Сколько я дрых? — ощупывая голову, пробормотал Элия.