Дело в том, что лицей наш был создан еще в советское время – время конвейеров. Предполагалось, что он будет лишь первой ступенью в большую науку: выпускники должны были поступать в местный университет, а оттуда расходиться по местным лабораториям. Такова была логика советского наукограда, которая, как и многие идеи тоталитарного государства, была ущербной и не работала: ценный людской ресурс, вопреки всему, обладал собственными желаниями и беспечно утекал в Москву, благо столица находилась всего в ста километрах от города. Уже в мое время – время Новой России – школа превратилась в элитное учреждение с собственной программой, вступительными экзаменами и особенными порядками. Сейчас бы ее, наверное, назвали либеральной (конечно, имея в виду что-то преступное). «Вы – сливки этого города», – говорили нам на первых собраниях, и дети из очень разных семей, разных школ, разных микрорайонов, похожие только тем, что хотели учить физику и математику, чувствовали себя особенными. Даже я чувствовала себя особенной, хотя не желала учить ни того, ни другого.
Но, несмотря на блестящие показатели, победы на всероссийских олимпиадах и высочайший процент поступления в лучшие университеты страны, школа столкнулась с бедой, пережить которую не смогла.
Так и не получив от лицея отдачи, университет в конце концов решил забрать у него помещение – якобы для создания медицинского факультета или какой-то лаборатории. Говорят, лаборатория эта не создана до сих пор, а здание, которое пришлось оставить, пустует. Я как-то зашла туда один раз – спустя год после выпуска: в нашем классе подняли линолеум, по периметру комнаты были разложены огромные трубы, стена, на которой висела синяя стеклянная доска, пустовала, а маленькая комната, где наш классный руководитель – Игорь Валериевич – хранил множество странных устройств на все случаи жизни (я про себя называла ее «выручай-комнатой»), была завалена строительным мусором.
Больше я туда не возвращалась.
История со зданием тяжело отдается во мне до сих пор еще и потому, что отстоять его пыталась моя мать. Конфликт с университетом пришелся аккурат на мой последний год в лицее. Я тогда внезапно решила поступать в Москву на журналистику, чем переполошила всю школу, из стен которой до этого никогда не выходили гуманитарии. Мать поначалу пыталась мне запретить и давила, но я вдруг проявила чудовищной силы упрямство и заявила, что, если мне будут препятствовать, я лягу на свой диван и не встану с него никогда – не пойду ни в какую школу и ни к какому репетитору, и делайте что хотите, хоть несите меня на этом диване через весь город.