Я ожидала всего, но только не того, что услышала.
Он тихо спросил:
— А почему вы думаете, что я нахожусь вдали от жены и детей?
— О, — воскликнула я, откинувшись в кресле. — Так у вас есть семья… жена?
Я была так уверена в их отсутствии у Керка, что прозвучавшие слова вызвали у меня странное разочарование. Тут я вспомнила фотографию в его спальне.
— У меня была семья, — сказал Керк, и голос его был ровен. — Они похоронены за домом. Моя жена и двое детей — мальчик и девочка.
— Извините, — пробормотала я. — Я не знала. Это дело рук бандитов?
— Нет. Их убили японцы в самом начале оккупации. Я был тогда в Сингапуре по делам. В войну такая судьба постигла многие семьи.
Я приготовилась посочувствовать ему, даже извиниться за свой неуместно шутливый тон и бестактность. Но в его голосе не было и намека на печаль или страдания, и от этого моя ненависть к нему вспыхнула с новой силой.
— И только потому, что подобное случилось со многими, вы смогли забыть об этом как о чем-то совершенно неважном?
— Предотвратить это я был бессилен. И что-либо изменить потом — тоже.
Он вытащил из кармана одну из своих черных, покрытых цикорием манильских сигар и внимательно рассматривал ее.
— А каким бы вы хотели меня видеть, мисс Пауэлл?
— Немного более человечным.
— Разве бесчеловечно, если через десять лет слезы скорби высыхают? — Его пальцы, зажигавшие сигару были тверды, как камень. — Жизнь всегда дает свои собственные ответы на все вопросы, даже если они нам и не нравятся. Спроси меня кто — хотел бы я возвращения в этот мир моей семьи, я не уверен, что сказал бы «да». — Его рот слегка скривился под кустистыми усами. — Вы считаете это бесчеловечным?
— Если вам интересно мое мнение, то да.
— Но разве человечнее было бы обречь молодую женщину и двух маленьких детей на жизнь в Малайе в этот проклятый богом год только ради удовольствия одного человека? Изводить жену постоянной мыслью, что каждое расставание с мужем может стать последним? Запереть детей в небольшом доме в страхе, что они выбегут из него и будут играть и смеяться, как их сверстники, и почти наверняка будут убиты? Я спрашиваю вас, мисс Пауэлл, это та жизнь, которую, по-вашему, я мог бы им пожелать от всего сердца?
— Почему это должна быть именно такая жизнь? — воскликнула я. — Почему вы не могли уехать? Почему не уезжаете сейчас?
— Потому что это мой дом, — ответил он просто. — И это единственная жизнь, которая мне известна.
— Но есть другие дома и другие жизни.
— Только не для меня. «Я стою посреди моей пустоши, и имя мое Мак-Грегор» — процитировал он. — Вы когда-нибудь читали Вальтера Скотта, мисс Пауэлл? Он передал чувства человека к своему дому очень выразительно. Гурроч-Вейл — моя родная пустошь.