Наконец он перестал есть и уставился на меня. Глоток дался ему тяжело.
– В смысле не шутишь? Ты хочешь сказать, что… Ты угрожаешь мне? – он спросил это так беззащитно, что волна стыда накрыла меня с головой. Наверное, в тот момент я густо покраснел.
– Не я, Дим… Не я угрожаю… Они… – и невнятно махнул в сторону.
«Хорош же, – подумалось, – я не я, и хата не моя… «Они» виноваты, видите ли, я тут ни при чем…»
– Да кто они? Ты можешь понятно объяснить… – он отодвинул тарелку с недоеденным вторым и взял салфетку.
– Темные… – понимая, что хожу по тонкой грани, я все-таки решился указать на реальных виновных. И хотя не забыл о том, что посторонние не должны ничего знать, успокаивал себя тем, что Димка уже не посторонний. В конце концов, Стас же упомянул про них, ему же сошло с рук! Хотя… Откуда я знаю, что сошло? Может, он сейчас в Москве-реке рыб кормит. В пассивном смысле этого глагола. От всех этих мыслей становилось еще отвратительнее и больше всего хотелось вскочить и убежать. Но я не мог себе этого позволить – надо довести дело до конца.
Димка по-прежнему не сводил с меня глаз, но настроение у него явно переменилось, и руки вытирал салфеткой с таким решительным видом, будто собирался броситься на меня.
– Какие еще темные? – отчеканил он. – Что ты за ерунду городишь, Дэн? Ты уверен, что здоров?
И тут вдруг я, от безысходности, от мучительности своего постыдного положения, взорвался. Вскочил и прокричал:
– Да! Именно! Если ты думаешь, что шучу, или думаешь, что мне самому это нравится, – так вот хрен ты угадал! Я должен тебе был это передать и передал! Дальше сам решай. Но помни, – Димка все это время смотрел на меня ошалело, – что выбора нет! Или ты сделаешь это, или тебя ждут потери! Времени на обдумывание – сутки. И поверь, я не имею к этому отношения!
И выбежал из «Росинки». Даже за кофе не заплатил. Дай бог, чтобы эти пятьдесят рублей стали для Димки самой большой утратой.
Он позвонил через день.
– Дэн… Аленка пропала… – это его младшая, лет четырех, кажется. Димка плакал в трубку, говорил хрипло… Сердце мое сжалось так сильно, что хотелось разбежаться и ударится головой о фонарный столб. – Ты – гад! Что ты наделал! – продолжал хрипеть Димка.
Говорить было трудно не только от стыда… Легче надуть ртом велосипедную шину, чем пробиться словом через истерику взрослого мужика.
– Дим, постой…
– Что ты наделал, урод?! – хрипел Димка. – В чем она виновата, гад!
– Димка, да постой ты… Я тут ни при чем!
– Ни при чем??? А кто при чем? Ты! Ты говорил о несчастьях, которые ждут меня и моих близких, если я не сделаю какую-то пакость… Что ты там хотел? Чтобы я служил тебе? Хрена собачьего не хочешь?!