Что я мог теперь? Соблазн разрастался, я мечтательно лег на одетую в свежую наволочку подушку, еще не заглянув в Юлину комнату, о которой давно привык думать, находясь от нее и куда дальше. Там стоял темный письменный стол, раскладное кресло (можно бы расположиться в нем, но куда привлекательнее…), Юлина кровать, бельевой шкаф — но нет! у меня ни в коем случае не будет никакого рытья в белье. Я мог бы заинтересоваться даже не тем, какое оно у Юлии, а тем, какое белье в принципе бывает у девочек. Но мне не понять, откуда только у человека берется интерес к простой интимной ткани, ее свалявшимся застиранным швам? Похоже, я совершенно спокоен по поводу дамской одежды вне ее хозяйки и даже не могу сказать себе сейчас, каким словом или какой картинкой в данный момент помечено мое нательное белье.
Целомудренный отказ касаться какой-либо Юлиной вещи так разнежил меня, что я забылся, не выключив света, и только холодным утром на секунду вскочил, погасил освещение и завернул дрожащие плечи в плед. Мне показалось, что собака недовольно рыкнула где-то в коридоре.
Первое, что вспомнил я утром, так это то, что я — закоренелый клептоман. С последнего детского дела много прошло времени (кажется, это была ценная бабушкина клипса, которая без своей пары неловко была поднесена в дар волновавшей меня девочке). Но что меня держит от одной только разведки? Когда сами углы драгоценны — грех в них не пошарить.
Я сел в кровати — угол схождения двух диванных подушек был предварительно промят, и прямо в него целилось свинцовое дно телевизионного экрана. Окна в комнате были большими, и здесь, как и в Юлиной, верхняя часть рамы была заклеена желтоватой калькой. Если в Юлином случае калька была хорошо расправлена, что радовало всех ее гостей эффектом японского домика, то здесь она легла кое-как, в месте наилучшего натяжения была надорвана подушечкой большого пальца. По кальке шли тихие тени, а в дырочку била струя света, оптической игрой высвечивая комнатную пыль так, чтобы она просияла до величины снежинок. Рулон кальки начинал разворачиваться вдоль балконной двери, но хотел быть не занавеской, а свитком, и потому набрал загнутым краем много шерстяной тени. Оторванное продолжение рулона выглядывало сверху стеллажа, уходя дальним краем за коробку из серого толстого картона, крышу которой отрывало от поддона скоплением цветных пластинок вперемешку с журналами. Из одного журнала торчали две белые пластмассовые спицы. Из чуть съехавшей коробочки, в которую скрывалась стальная проволока для занавесок (маленькому потолку не до гардины), росло две грозди отборной пыли. Я вполне естественным жестом раскинул руки вдоль спинки дивана, и если правая рука под запястьем ощутила на подлокотнике препоясанную изолентой коробочку с кнопками для листания телевизионных страниц, то левая рука провалилась вдоль бортика и с его незримого отсюда гобелена сразу же сбила нескольких сухих червячков — их там была целая въедливая колония. Я с минутным отвращением отряхнул шуйцу, хотя десница тоже брезгливо избавилась от пульта и перешла на бортик кровати, смотрящий прямо в дверь. Ткань под подлокотником тоже была обсажена усушенным ноздревым клеем.