— Сейчас, — бормотал я, — я тебе многое должен сказать.
Моя медлительность и желание отвлекаться на далекие мысли должны были что-то Юлии объяснить, обвести важность этого момента. Разве она не видит, что я счастлив?
— Ну и что будем делать? — бодро спросила Юлия после нового замешательства. — Что не так? Скажи, может, не надо тратить время на болтовню?
— Это ты хотела со мной поговорить, — улыбнулся я, глядя на нее счастливым взглядом. — Раж…
Язык не слушался, он стремительно отвыкал от сложных движений, от петель и влажного скольжения, которое производит внятные звуки.
— Раж… — повторил я. — Разве ты не видишь?
— У тебя глумливая и самовлюбленная физиономия, — капризно ответила она. — Больше я ничего не вижу.
— Я сейчас соберусь с мыслями, — сказал я, поднимаясь. — Ты — чудесный человек и восхитительная девушка, — бормотал я, влюбленно оглядывая комнату, — мне так интересно с вами с Юлией. Мы с Шерстневым часто говорим о вещах важных и очень нежных. Прекрасных и важных. А с вами все эти вещи сбываются.
— Вряд ли Шерстнев имеет сейчас какое-то значение, — перебила меня Юлия Недовольная, упадая в раскладное кресло.
— Ну почему, — продолжал я, дожидаясь прихода других слов, — мы с ним живем не совсем обычными вещами.
Она посмотрела на меня с издевательским интересом.
— Вот так поворот.
— Почему же? — продолжал я, не следя за осуществляемой речью, потому что старался найти возможность открыть шлюзы, назвать свое состояние, о котором лестно будет узнать девушке, перейти на прямое излучение мыслей. — Все-таки он — поэт, а не я.
— У Шерстнева это хотя бы не единственное качество, — продолжала Юлия, скользящая по глади ироничного смятения, которое я вот-вот надеялся отменить, то есть раз и навсегда умалить картиной стремительно растущего духа.
— Мы с Шерстневым очень заботимся о чудных и тонких вещах. Нам не очень-то легко быть обычными людьми.
— Насчет Шерстнева, — заметила она пренебрежительно, — я бы усомнилась. Но это для меня — действительно большая новость.
Казалось, она была ошарашена. Холодной и бесчувственной рукой она перебирала волосы, продолжая опираться локтем о подлокотник Юлиного кресла. Ее задумчивость была похожа на мгновенное отключение света в целом квартале.
— Боюсь, это не всем будет полезно узнать, — пробормотала она с неприятной, едкой усмешкой.
— Что? — засмеялся я, слегка опасаясь недоразумения: не поймут ли меня превратно, ведь за чуткими вещами может быть поставлено что-то нелепое вроде мужской немощи. — Нет, нет! Пойми меня правильно!
— Ты меня сильно удивил.