Я не мог смутиться. Меня било такой дрожью, будто я несся на лошади, и мир был оглушительно холоден и пуст.
— Я не могу сейчас у вас учиться.
— Вы не можете? — она встала в нескольких шагах от меня, обернувшись так, будто движение еще продолжалось. — И почему это?
— Не в состоянии.
— И у вас есть убедительная причина? — она была готова парировать любое возражение.
— У меня режется зуб мудрости.
— Вот как! — она продлила мою фразу так, будто провела ее мимо себя за нос. — Вы такой мудрый, что вам не нужны мои лекции? Можете идти! Мне вас совсем не хочется переубеждать! — и она тут же с большой поспешностью кинулась от меня в двери совсем не того кабинета, у которого я ее ждал.
На всякий случай я обратился к своему расписанию и понял, что лекции Кирасковой ожидают меня только на следующем курсе. В мою аудиторию в дальнем конце коридора степенно входил успевший полюбоваться мною Кадочников, а мои колени и локти сводило жуткой судорогой страшной несогласованности с этим местом и этим временем. Но ничего, главное — я вырвался из обязательств и мог зарыться со своей болью в подушку.
На крыльце я опять забыл закурить, хотя все время старался воспитать у себя механическую привычку, как вдруг ко мне подскочила Вторая Юлия и попросила дать зажигалку. Я остановился и молчал, — стараясь не слишком выдавать свою муку и в то же время подсказать тенью растерянности, что слишком ею занят. Растерянность стала подлинной, а озноб на холоде утих, весь уместившись в десну, во внутренние резервуары боли.
— Смотри, у тебя зажигалка «Федор», — заметила она. — Французы хорошо каламбурят, раз переводят свой «золотой огонь» на русскую омонистику… или как это у вас, филологов, называется? Слушай, у меня сегодня самые ненужные пары, я все бросила. Так славно, что я тебя встретила! Давай поедем по моим жутким делам. Мне так скучно одной, надо оформлять прописку в другую квартиру. Теперь придется везти туда все книги.
Мой дом (одеяло, сосредоточенность на неприятности, безопасный сон) находился по пути, я малодушно решил, что как-нибудь смогу выскочить из разговора по дороге. И через двадцать минут нас уже встряхивало на задней площадке троллейбуса.
— Моя бабушка, которая недавно умерла и оставила мне квартиру в наследство, так и не дождалась ни одного зуба мудрости, хотя была довольно умная. Она перед пенсией учила деток истории и географии. А я узнала у нее кучу вещей. С ней было очень славно. Она все время вязала мне длинные платья, а у нее дома стоят две бронзовых скульптуры вот таких — мне по пояс: одна — голая балерина, завязывающая на ноге балетную туфельку, а другая — не помню, тоже балерина. Кстати, тебе же нужно полоскать зуб ромашкой, это я точно знаю. У моей бабушки обязательно найдется холщовый мешочек ромашки, специально высушенный по всем правилам. Правда, не в печке, а на солнце. Вечно у нее негде ступить на балконе.