Тут его мысли были прерваны: подошёл Бартенев, которого Корвин-Коссаковский обещал отвести к нему на Английский проспект. Арсений проводил сестру с девицами и зятя, с которым попрощался на три недели, ибо тот собирался на следующий день в инспекционную поездку в Москву, распрощался и с хозяйкой бала, и они вдвоём с Порфирием, погрузившись в экипаж, поехали по ночным улицам.
Некоторое время оба молчали, но потом Бартенев заговорил.
- Что ты собираешься делать?
- Я? Завтра приеду к сестре - попытаюсь поговорить с Ниной и Лидией.
- И чего скажешь?
- Пока сам не знаю, - вздохнул Корвин-Коссаковский, - в правду-то никто не поверит, но скажу, что они опасные преступники в розыске или известные соблазнители. Придумаю что-нибудь.
Бартенев промолчал, просто бросив на друга невесёлый взгляд.
- Сестра подозревает Сабурова, я - скорее Критского, а ты? - Корвин-Коссаковский задал этот вопрос просто, чтобы отвлечься от тягостных дум.
- Не знаю. Этот Критский один уехал в роскошной карете, я следил за ним, - ответил Бартенев, глядя в окно, где на набережной мимо пробегали фонари, - два лакея на запятках, лошади - лучших кровей. А что до девиц, - Порфирий низко опустил голову, стараясь не встретиться взглядом с другом, - ты побереги их.
- В смысле? - Корвин-Коссаковский растерялся.
- Сами они себя не уберегут.
- А... да. - Арсению было тошно. Он заметил то же, что и Порфирий: девицы были легкомысленны, - точь-в-точь как их мать, жадно ловили страстные мужские взгляды, явно чувствовали себя желанными и отчаянно кокетничали.
Что ж, желание нравиться рождается у женщин прежде желания любить.
Сам Корвин-Коссаковский на балу пытался посмотреть на племянниц отчуждённым взглядом мужчины - и ужаснулся. Это были именно те пустые существа, которых похотливое мужское желание безошибочно вычленит как лёгкую добычу. С ними не о чем было говорить, ничтожность жизненного опыта не позволяла им разобраться в том, кто перед ними, отсутствие нравственных устоев и умения думать делало их совершенно беззащитными перед любым соблазнителем, низменность вкусов и притязаний позволяла почти любому светскому вертопраху с лёгкостью покорить их. 'Все они - дурочки безголовые, ужин великолепный будет...', содрогаясь, вспомнил он слова упыря Цецилия.
Кого винить? Арсений насупился. Как удивительно - ведь потеряны всего несколько лет взросления, всего несколько лет, пока их мать, поглощённая своими истериками и видениями, и отец, пустой и суетный, проводили время в праздности. Впрочем, занимайся они дочерями - они, возможно, воспитали бы нечто и вовсе непотребное. Это казалось Арсению непонятным. Он не видел вины девочек в том, что они родились не в лучшей семье, но при этом - не видел и выхода из ситуации. Минутами недоумевал. Недостаток ума и жизненного опыта - не греховны, но, увы, пагубны. И что делать?