А Сабуров был явно умён. Когда Арсений Вениаминович сел за стол с игроками в вист - он с удивлением убедился в необыкновенных талантах Сабурова: тот словно обладал шестым чувством, феноменальным чутьём игрока, и Корвин-Коссаковский снова вздохнул. С такими мозгами он мог дурачить Лидию, как ребёнка.
При этом Сабуров высказывал сегодня взгляды разумные и спокойные. Когда за столом разговор зашёл о революционерах, Сабуров назвал их орденом безбожных монахов.
- С аскетической суровостью, с фанатической ненавистью к инакомыслящим и сектантским изуверством этот орден трудится над созданием больших яслей, из которых собирается кормить человечество, почитаемое просто за овечье стадо.
- Стало быть, вы придерживаетесь традиционных верований - семья и отечество? Новомодные принципы эмансипации вам чужды? - осторожно спросил Корвин-Коссаковский.
- Женщине разумной и хорошо воспитанной столь же противно посягать на права мужчины, сколько разумному мужчине - злоупотреблять слабостью женщины, - задумчиво обронил Сабуров, - если он не подлец, конечно.
Корвин-Коссаковский внимательно поглядел на него и ничего не сказал, вспомнив, что именно этого человека, по словам графини Нирод, в Париже называли 'негодяем'. Арсений был почти уверен, что это и есть инкуб Клодий Сакрилегус.
Неожиданно Сабуров снова заговорил, причём, обращаясь к гостям Любомирского.
- Господин Корвин-Коссаковский не так давно сказал мне, что вся доктрина нашего времени пошла, подла, глупа или безумна - ибо таковы её носители. Но обоснование этого утверждения дать отказался.
К ним ближе подсел Александр Критский, на слова Сабурова обернулся и Макс Мещёрский.
- Как-как?
Корвин-Коссаковский усмехнулся, чуть откинувшись в кресле. Он не надеялся, что разговор поможет ему понять, кто из гостей Любомирского - нечисть, но был не прочь попытаться вовлечь их в разговор в надежде, что кто-то обронит что-то такое, что позволит узнать его. Он всё ещё надеялся услышать словечко 'шикарно' или поймать намёк на видение Бартенева в случайно брошенной фразе.
−А кого вы сами считаете корифеями новых времени? - спокойно осведомился он у Сабурова.
−Ну, если брать властителей дум, направлявших в последние столетия умы, - Сабуров ненадолго задумался, - то перелом времён мне видится, пожалуй, эпохе Ренессанса, в Лютере, Кальвине, затем Картезий и Бэкон, среди следующих назвал бы Вольтера, Руссо, затем Канта, Гегеля и, конечно, Шопенгауэра.
−А кого определите подлецом?
−Ну, уж, - усмехнулся Сабуров, - это и без дефиниций понятно.
−Фальсификатор и клеветник человеком высокой добродетели не является? - уточнил Корвин-Коссаковский и, поймав усмешку Сабурова, кивнул. - Хорошо. Начнём с Лютера. В его полемике сотни случаев лжи и наговоров, шутовства и непристойности. Герцог Георг Саксонский называл его 'самым хладнокровным лжецом, какого он когда-либо знал': 'Мы должны сказать о нем, что сей монах-отступник лжёт нам в глаза, как окаянный злодей, бесчестный человек и клятвопреступник'. Известно и навязчивое пристрастие Лютера к нечистому, его писания против целомудрия развратны и грязны до омерзения. Будете отрицать?