Ирина Палецкая, узнав о гибели кузины, примолкла и закусила губу. После она помогала матери в хлопотах, но за целый день не сказала ни слова. Днём пожаловал Андрей Нирод, и княгиня краем уха слышала препирательства дочери с поклонником. Тот, надо сказать, маменькиным сынком не выглядел, долго в чём-то убеждал, потом уехал.
- Ну, что, поклонник откланялся? - осведомилась княгиня. Она подлинно считала, что сожалеть не о чем.
- Посватался, - холодно ответила дочь.
Княгиня резко обернулась.
- Что?
- Говорю же, предложение сделал, - снова отозвалась Ирина.
- А ты что?
- Ничего, - так же раздражённо бросила дочь, - сказала, отец вернётся, тогда решим.
- А о скандале-то он слыхал?
- А кто о нём не слыхал-то?
Княгиня ничего не ответила. Дочурка, на её взгляд, слишком много себе позволяла, но не до вразумлений было.
Да девица, похоже, в них уже и не нуждалась.
День похорон Лидии Арсений проклял, ибо никогда не переживал ничего хуже. По церковным канонам, самоубийц и даже подозреваемых в самоубийстве никогда не отпевали в храме, не поминали в церковной молитве за Литургией и на панихидах и не хоронили на церковных кладбищах. Ему самому тяжко было видеть, с каким маниакальным упорством родители выбивали у священноначалия благословение на отпевание своих детей-самоубийц. Кого обманывали? Священник просил Господа: '...со святыми упокой...'. Кого со святыми упокоить-то?
Но сейчас был растерян и смятён. Он считал смерть несчастной помрачением от отчаяния, а убийцей полагал Сабурова, которого считал нечистью, мерзейшим оборотнем. Но кому и что можно было объяснить? В итоге Лидию не отпевали, но благодаря его обширным связям ему разрешили похоронить племянницу на отдалённом погосте в церковной ограде - 'быстро и тихо'.
Они никого не извещали о похоронах, сам Арсений написал только Бартеневу, но когда гроб выносили из дому, во дворе собралась толпа. Публика была снова - 'чистая-с', Корвин-Коссаковский узнал князя Любомирского и Макса Мещёрского. В толпе стояли Герман Грейг, Даниил Энгельгардт, граф Михаил Протасов-Бахметьев, князь Всеволод Ратиев и многие из тех, кого видеть вовсе не желал. Александра Критского на похоронах и соболезновании не было.
При выносе гроба Корвин-Коссаковский уловил разговор князя Любомирского с Протасовым-Бахметьевым.
- Нет-нет, даже келейно молиться за самоубийцу нельзя! Ибо, воспринимая память о душе самоубийцы, молящийся вместе с тем делается как бы сообщником его душевного состояния, входит в область его душевных томлений, соприкасается с его грехами, не очищенными покаянием. - Любомирский был твёрд. - Грех и молиться.