В час ночи он становился у высокого колеса печатной машины и старательно крутил маховик. В типографии в эти часы было как-то по-особенному уютно и светло. Изредка в машине что-нибудь стопорилось, Тэбко садился к печке-каленке, что стояла в песочном ящике, и, глядя на горящие дрова, вспоминал огонь своего костра и Певалэ — черноглазую девушку. И глаза Тэбко светились теплым и грустным огнем. Но, подходя к машине, он стискивал зубы, и взгляд его становился суровым.
— Вертеть? — спрашивал он.
— Верти, — говорил печатник.
И Тэбко вновь качался у колеса — вперед-назад, вперед-назад, и шуршал набор по бумаге, и щелкали планки, складывающие отпечатанную газету в стопу, пока печатник не говорил: «Хватит».
Тэбко шел к умывальнику и спрашивал, намыливая руки:
— В этой газете что написано?
— Этот номер скучный, все про магазины пишут, — говорил печатник.
— А про тундру?
— Есть одна заметка.
Тэбко торопливо смывал грязь с рук и брал за уголок свежий номер.
— Прочти.
— А ну тебя, — говорил печатник, — и так три раза читал, нет ли ошибок. Надоело. Сам читай.
— Я не умею читать, — тихо отвечал Тэбко, — ведь я совсем неграмотный.
Печатнику хотелось спать, но, взглянув на Тэбко, он брал газету и читал заметку об организации нового колхоза.
— Там нет Делюк Ваня. Это на Вангурее, а Делюк Вань в горах Пай-Хоя.
— При чем тут Делюк Вань? — удивлялся печатник.
— У него есть дочь Певалэ.
Печатник подмигивал и, заметив смущение Тэбко, говорил:
— А-а. Понимаю.
Но с тех пор читать заметки о тундре наотрез отказался.
Тэбко помрачнел. И когда журналисты, дежурившие в типографии, спрашивали его о чем-нибудь, он отвечал:
— Я неграмотный, что со мной говорить!
И только девушке, недавно приехавшей из Москвы и писавшей очерки о тундре, он решил поведать все, о чем он передумал во время работы в типографии.
Она, как и все журналисты, пришла на ночное дежурство, угостила Тэбко папиросой и попросила принести ей оттиск тундровой полосы. Тэбко принес все четыре полосы и пояснил:
— Я неграмотный, товарищ Маруся, и не знаю, какую тебе полосу.
Девушка удивленно приподняла правую бровь и засмеялась:
— Что ж ты не сказал? Вот чудак-то! Приходи вечерами, и я из тебя сделаю грамотея.
Так Тэбко нашел себе учителя, а еще через два месяца он принес первую заметку в редакцию. В заметке говорилось о том, что в тундре много неграмотных, а в магазине ОГИЗа не найдешь ни одного букваря.
Фамилию Тэбко под заметкой заменял псевдоним — Жало. Тэбко прочел это слово в стенной газете типографии, и оно понравилось ему своей непонятностью. Он вовсе не боялся заведующего магазином, и, когда Маруся упрекнула его в этом, он пришел в книжный магазин, вызвал заведующего и сказал ему при покупателях: