— Я не боюсь тебя, и если ты не знаешь, кто такой Жало, так это я. Только звать меня Тэбко.
— Будут буквари. Заметка правильная, — сказал смущенно заведующий, уходя в свой кабинет.
С тех пор Тэбко каждое утро приносил в редакцию заметку, только уже подписывал под ней свою настоящую фамилию.
Понадобилось много месяцев, прежде чем он понял, что́ требуется хорошему журналисту. Он мало спал по утрам. Перебрал все книги в редакционной библиотеке. А когда пришло время отпуска, Тэбко зашел к редактору и показал ему только что вышедший номер.
— В чем дело, Тэбко? — удивился редактор.
— Про Делюк Ваня в газете написано.
— Ну и что же?
— Пошлите меня туда.
— А справишься?
— Да, — сказал Тэбко.
Рано утром он выехал на северо-восток к родному стойбищу.
После пяти оленьих передышек заскулила поземка, путаясь в тундровом кустарнике. Ветви полярной ивы, покрытые до этого куржаком, вновь почернели и, тихо похрустывая, гнулись от ветра. Вершины сопок обнажили оранжевые макушки с проседью ягельника. В овраге между двух сопок Тэбко остановился. На хорей он повесил широкий клетчатый шарф и поставил хорей как мачту, чтоб олени издали могли видеть, где спит их хозяин.
Освободив оленей от упряжи, Тэбко вырыл в снегу яму и, быстро заметенный поземкой, уснул.
Так ему пришлось спать до пармы Делюк Ваня пять раз.
Тихим синим утром он въехал в стойбище. Он ожидал, что его встретят с почетом. Выбегут ребятишки, откинут пологи у входов в чумы женщины, залают собаки, и мужчины сдержанно поздороваются с ним, с нетерпением ожидая момента, чтоб расспросить его о новой и важной работе.
Но все вышло обыденно, точно он и не уходил из стойбища Делюк Ваня. И даже собаки, лениво тявкнув, дружески помахали хвостами и свернулись у нарт, томительно позевывая.
Вышла женщина с ведром. Она сказала:
— Здравствуй, Тэбко, — и, не пригласив его даже к чаю, вернулась обратно в чум.
И только когда Тэбко отвязал свой чемодан, отпустил оленей и осторожно воткнул хорей в снег, из крайнего низкого чума выбежал один из батраков Делюк Ваня и пригласил Тэбко к себе в гости.
Он молча усадил Тэбко у костра, повесил чугунный котелок, наполненный плитками снега, и, когда Тэбко достал из чемодана печенье и чай, вытащил из берестяного лукошка пару пивных кружек.
— У хозяина купил, — пояснил он. — Осенью в Архангельск Делюк Вань ездил, привез спирта и вот таких чашек. За шкурку песца продал мне их. Дорого?
Тэбко не ответил. Он улыбнулся, и лицо его начало покрываться мелким потом. Хозяин чума сказал понимающе:
— Это ее голос. Она часто вспоминала о тебе. Сейчас она идет сюда, я слышу — это ее походка.