…Боец спит. Над лесом летят «мессершмитты». Они глухо урчат от боевого напряжения. Этот астматический гул будит раненого.
— Дай мне винтовку, — просит он.
— Отдыхай, — говорит девушка. — Там идут по шоссе.
— У меня хватит силы, — говорит боец.
— Они все равно высоко, — отвечает девушка.
Голова ее кружится. Проклятое состояние!
Но самолеты летят все-таки низко. Она поднимает винтовку.
— Не надо, — говорит боец. — Мне показалось, что я смогу стрелять.
Раненый долго молчит и шевелит губами. Он дрожит в мелком ознобе.
— Какой холодище! — говорит он. — А ведь еще не осень.
— Это от ноги.
— Мне же совсем не больно!
— Это ничего не значит. Скоро опять будет больно.
— Ну и черт с ней! — говорит боец. — Теперь мне все равно. Все равно ее придется отрезать, — поясняет он.
— Ты верь, не будет этого.
Боец пристально смотрит на девушку, улыбается устало.
— А ты настоящий врач: ты боишься сказать правду.
Девушка снимает шинель и укутывает бойца.
Вечер не приносит им утешения.
Она вынимает галеты и банку с консервами, вскрывает ее штыком и подвигает бойцу:
— Подкрепись, товарищ! — И, повернув его на бок, чтобы было удобно, она поддерживает его левой рукой и кормит с ложки. — Завтра ты будешь в госпитале, и все будет хорошо.
— А ночь?
— Ты поспишь эту ночь. Мы подождем наступления наших.
Раненый медленно ест. На серых скулах его появляется румянец.
— У меня есть сестренка, — почему-то говорит он. — Насупленная такая, сердитая. Я часто думаю о ней. Мечтаю. — Боец улыбается медленной и сдержанной улыбкой. — Такая уж не заплачет! — смеется боец. — Нет! Она даже не поверит, что меня ранили. Так, скажет, царапина какая-нибудь…
— Не надо об этом думать, — говорит девушка.
— А я и не думаю: я просто знаю. Только мне обидно, что эта гадина все-таки удрала.
Боец молчит. Он видит вечернее небо, и в его глазах отражаются редкие облака и ветки осины.
— Скоро уже осень, — со странной грустью говорит он. — Наши сейчас уже молотят рожь, а Никита, наверное, по саду расхаживает. Мечтает.
— А кто этот Никита? — не понимает девушка.
— Садовод наш. На Урале. Он горбатый у нас. С детства.
— О чем же он мечтает?
Боец вынимает дрожащей рукой папиросу и закуривает. Он отвечает медленно и тихо:
— О чем мечтает? О своих антоновских яблоках, о жизни, о себе. И больше всего о яблоках. Такой уж он странный.
— Ты тоже странный.
Девушка смотрит внимательно и нежно. Этот пристальный взгляд смущает бойца. Он видит сейчас перед собой не товарища по войне, а девушку. Как сердечно она глядит на него!
— Я вовсе не странный, — говорит он, стараясь снисходительно улыбнуться. — Только война кончилась для меня. Теперь остались госпиталь, санитарный поезд… Ничего уж я больше такого не увижу.