— Если бы ты нашел в себе силы не верить этому! — говорит девушка. — Ведь пока ничто не потеряно.
— Не будем об этом говорить, — сказал раненый и закрыл глаза.
«Заснуть бы. Крепко. Надолго. И проснуться в госпитале», — подумал он и постарался заснуть.
Нога жила. Он чувствовал, как зудит подошва, как ее хочется почесать.
Почему она зудит? Ведь одни сухожилия соединяют голень со ступней.
— Посмотри на шоссе: может, что-нибудь там есть.
Девушка поднялась и какой-то странной, разбитой походкой пошла к шоссе.
Роса уже вновь лежала на листве осинника. Капельки ее покрыли ворсинки на шинели. Запахло болотом и чащобой. Сладкий, чуть дурманящий запах осени.
Потом показалась луна, смутная в вечернем тумане.
— Никого там нет, — сказала девушка.
Он вновь закрыл глаза и ничего не ответил.
Девушка прикрыла его своей шинелью и села рядом. Она посмотрела на луну и вздохнула. Тяжело ей достанется эта ночь.
Противный озноб начинает наполнять ее тело. Гимнастерка не греет. Спит боец тяжелым и больным сном. Губы его шевелятся, лицо сереет, и лихорадочные пятна болезни проступают на щеках.
«Скоро он будет бредить», — думает девушка.
— Ушел, ушел! — шепчет раненый.
В удушливом кошмаре ползут на него немецкие танки. Они грохочут, и гусеницы их рвут землю, и стреляют пушки вдоль шоссе прямой наводкой.
— Пить, — просит он, открывая глаза.
Но испуганно замолкает: девушка спит рядом с ним на траве, и лицо ее объято жаром, а руки вздрагивают. Боец тылом ладони прикасается к ее лбу. Сомнений нет: девушка заболела.
В эти дни санитаркам некогда было уснуть: они подбирали раненых и убитых, уносили винтовки и гранаты…
Это были не просто санитарки. Их ласковые руки умели делать тысячи дел.
И, боясь выдать свою нежность, боясь вскрикнуть от боли, раненый закрыл глаза и откатился в сторону, чтобы освободить шинель из-под себя.
Он сразу же потерял сознание.
Потом, когда он поднял веки, ему стало удивительно хорошо. Он уже лежал на шинели, и девушка, бинтуя ему ногу, смотрела на него виновато и смущенно:
— Я, понимаешь, уснула, а ты и откатился.
— Мне хорошо, — сказал он, — мне очень хорошо. Только я зябну, — схитрил он. — Вот спирту бы.
Она постаралась улыбнуться.
— Я лягу рядом с тобой, — просто сказала она, — все-таки будет теплее.
И, укрыв его шинелью, она легла рядом и укутала полой шинели его ногу.
— Постарайся уснуть, товарищ. Скоро будет утро.
Но до утра было еще очень далеко, и он успел за это время пережить две атаки, а она — вспомнить родину.
— Ты спишь, сестренка? — спросил раненый.
— Я думаю, — сказала она. — Как тебя зовут?