Преодолев некрутой подъем, поезд идет по оголенной равнине, изрытой снарядами и окопами.
— А вы тоже фашисты? — хмуро спрашивает старик конвоиров. — Вы тоже «хайль Гитлер»?
Солдаты в недоумении переглядываются. Потом их лица становятся высокомерными.
— Молчать! — говорит один из них.
Стариком вдруг овладевает ярость. Он отталкивает немца от топки и схватывает лопату. И, чуть откинувшись корпусом, расставив ноги, делает первый бросок угля в топку.
Сердце его колотится. Покрываются по́том ресницы. Стиснув зубы и напрягая мускулы, Степан Кузьмич кидает лопату за лопатой в гудящую пасть топки.
— Вот так надо работать, — говорит он и отходит к реверсу.
До моста оставалось семь километров.
Из вагонов неслись дикие солдатские песни. Они не пелись, а как-то выкрикивались.
«Скоро вы другую песню запоете, — подумал Степан Кузьмич. — Семь километров — семь минут. Вы еще успеете допеть свою песню». И, чтобы чем-то еще досадить этим людям, принесшим такое горе, старик потянул за рычаг свистка. Продолжительный и яростный гудок заглушил песни.
Все меньше и меньше оставалось километров до моста.
— Пять… — считал Степан Кузьмич. — Четыре… Три…
И он вновь дал продолжительный и настойчивый гудок. Он давал знать Николаю, что поезд совсем рядом и что пора приготовиться всем кочегарам, кондукторам и машинистам, таящимся там, в речных камышах.
Вот и легкий поворот. Старик чувствует его по наклону паровоза. Показались переплеты моста, освещенные осенним солнцем, и фигуры немецких часовых.
— Два… Один… — шепчет он побелевшими губами и снова берется за лопату, отходя от топки к лотку с углем. Потом смотрит через плечи конвоиров в окошко и кричит: — Партизаны!
Немцы кидаются к окошку.
Степан Кузьмич распахивает дверку будки и мгновение медлит. Потом бросается под откос.
«Колька! Петя!» — мелькает в его сознании. И тут раздается страшный грохот.
Когда он открывает глаза, видит рухнувший мост, гору вагонов и искалеченный паровоз. Над рекой стоит крик обезумевших людей и стрекот пулеметов.
— Вот вам, сволочи! — шепчет Степан Кузьмич и уползает в кусты, волоча искалеченную ногу.
Этого маленького города больше не существует. Только плачет в ночи одичавший котенок да протянула к небу опаленные руки яблоня, посаженная десятилетней девочкой.
И когда в эти развалины вновь войдут наши люди, закончив трудную работу войны, я хочу, чтоб посреди будущего города, в сердце самого красивого парка, они поставили памятник.
Пусть из белого каррарского мрамора скульптор высечет стремительную фигуру девушки с гранатою в тонкой руке.