Вот и все. Проходя мимо памятника, старики обнажат головы, а юноши и девушки посмотрят друг другу в глаза, и лица их станут серьезными.
«Аня Леонова», — еле слышно произнесут их губы.
…В ту ночь городок покидали последние беженцы. Аня тоже могла бы уйти. Ведь ее никто не удерживал. Но, прислушиваясь к завыванию фугасных бомб, вглядываясь в пожары на горизонте, Аня чувствовала, что ей не покинуть города. Огни прожекторов качались в небе, сплетаясь и вновь отдаляясь. И небо, сожженное небо, походило на глубь океана, в котором плавали медузами огоньки взрывов.
Едкий запах тротила наполнял обманчивую тишину, и там, на востоке, где плакали дети, шли обозы, тарахтели орудия, поглощенные мглой, качалась алой ракетой одинокая звезда.
— Что же? — прошептала девушка. — Что же теперь?
И, покинув бомбоубежище, она побежала по искромсанным тротуарам, сама не понимая, куда и зачем.
Невзорвавшаяся мина напугала ее. Она отшатнулась и перепрыгнула выкорчеванную взрывом землю. Впереди лежала улица, изъеденная снарядами, влево тянулся сад.
Девушка свернула влево. Удивительное спокойствие вернулось к ней, когда босые ноги ее ожгла крапива, затерявшаяся меж рядов смородины и крыжовника.
— Крапива! — почему-то обрадовалась она. — Жалится, проклятая!
И оттого, что здесь она встретила крапиву, и смородину, и яблони, которые сажала когда-то, девушка рассмеялась.
Она легкой походкой прошла меж рядов смородины и присела на корточки. Бережно притронулась кончиками пальцев к гроздьям смородины и ощутила холодок, идущий от земли.
— Что же теперь? Что?
И, торопливо срывая ягоды, девушка стала есть. Теперь она слышала шум листвы, стрекот кузнечиков и дыхание земли. Она радовалась тому, что замечает все это.
— Как же быть-то? — шептала она.
Можно было теперь лечь на траву, под яблони, и думать о своей судьбе. На весь город она осталась одна.
Стоит тишина. Скоро будет рассвет, и, пока сюда не ворвались танки с крестами на орудийных башнях, можно еще раз пройти по родному городу.
Город был пуст…
Фугасная бомба разрушила домик с палисадником. От домика осталась одна стена. Девушка подошла поближе и прислушалась. Она пошарила по стене рукой и вздрогнула. На стене висели часы. Их не разбило взрывной волной. Они пробили пять раз. Ладонью она нащупала градусник, висящий рядом, и близоруко всмотрелась в него.
— Двенадцать градусов, — сказала она.
Это было забавно. В развалинах дома время шло по-прежнему. Градусник Реомюра показывал двенадцать градусов.
Город был пуст.
Странные улицы, милые улицы. Вот на этой тихонькой — имени партизана Железняка — прошло ее детство.