— Смотри, ведь экзамены…
Гораздо неприятнее было объясняться с умной Тамарой.
— Где твоя гордость? — говорила она.
У Юльки школа была другая. Девочек выгоняли из класса, если они завивались. Парни обязаны были ходить в школьной форме. Помню, что на Юльке эта форма расползлась по швам и выглядела совсем неприлично. Когда у них были вечера, то по углам стояли классные дамы и следили, «чтоб не прижимались». О каких прогулах могла идти речь в такой школе?
Вот поэтому я и чувствовала себя на коне в этой ситуации. Я дразнила Юльку своей свободой, тем, что еду куда хочу, что до ушей подрисовываю глаза ярко-синим гримом, и вообще…
И однажды я его вывела из себя… Он не вышел на своей остановке.
— Ты проехал, — сказала я небрежно.
— Ты тем более, — ответил он.
— Для меня это ничем не чревато, мой мальчик.
— Я не мальчик и не твой! — буркнул он.
Возразить было нечего. Я оскорбленно молчала.
— Куда двинем? — примирительно спросил он.
Я хотела спросить, с каких это пор я и он — мы, но промолчала. Я устала быть с ним в ссоре, поэтому и пропустила возможность уколоть.
— В кино, — сказала я.
И мы были в кино. Потом, через несколько лет, выяснилось, что ни он, ни я не помним ни названия фильма, ни хотя бы самого завалящего кадра. А ведь так внимательно смотрели, даже потом обсуждали фильм. Правда, кто там кого убил и кто на ком женился — так и не выяснили.
Шатались по морозу, замерзшими руками сжимая одеревеневшие папки, которые были тогда в моде.
…А через два дня, встретившись в автобусе, не поздоровались.
…Восьмое марта тогда еще не было выходным днем, и мы ехали в школу. Я, Тамара, Элка Котенок и еще какая-то девчонка, имени которой я не помню. Юлька тоже ехал в этом автобусе. Мы с девчонками, помню, обсуждали невеселую долю девчоночьего класса. Всех будут поздравлять, а нас, кроме четырех наших мальчишек, похожих на девчонок, и поздравить некому. И еще мы говорили о том, что праздники вообще — самые неприятные дни.
День был на удивление снежным. Автобус шел по тоннелю, прорытому в снегу, задерживаясь на остановках дольше, чем обычно, потому что пассажиры прыгали чуть ли не в сугробы, шли вдоль сугробов, прижимаясь к автобусу, пока не выбирались на проторенную тропинку. День этот был все-таки очень красивым. Розовым каким-то, тихим днем.
Юлька вышел на нашей остановке, плюхнулся вдруг на спину прямо в сугроб, побарахтался в нем и поднялся. Теперь в сугробе была ложбинка.
— А то ножки промочишь! — сказал он. Он мне это сказал!
Я остановилась, но кто-то толкнул меня в спину.
— Иди, — сказал он.