И…
Клыч замер. Потянул воздух носом, понимая, что дурак. Дернулся в угол, стараясь незаметно вытащить противогаз. Вжался в тень, слился с ней, растворился в темноте. Яда, растекшегося в спертом воздухе броневагона, ему хватило.
Если в тебе живет безумие, не стоит его выгонять. Попробуй подружиться. Видеть мир и людей под другим углом – не всегда плохо. А уж получать в подарок туго натянутые нити, наполняющие все вокруг и не ощущаемые здоровыми на голову… Оно того стоит. Внутренняя сигнализация, бьющая внутри головы разрывами тревожных ракет кроваво-алого цвета.
Опасность… опасность…
Живи рядом с ней – и станешь чуять ее везде. Не ощущаемую прочими и такую явную – тебе. Пролей железнодорожную цистерну крови – и унюхаешь еще не пролитую. Ощутишь кошачьи коготки опасности, щекочущие ноздри. Ох, да…
Скрипело старое железо. Чистил ложку отдыхающий солдат. Обжигающе парил котелок перед ним. Сопел рыжий меховой наемник. Чесался во сне второй. Позвякивали незатянутые гайки. Шелестели страницы желтой драной книжки железнодорожника. Мягко шагала где-то в хвосте смерть. Клыч, все же нюхнувший какой-то дряни, тихо сползал по стенке вагона, так и не нацепив противогаз. Опасность разливалась внутри поезда почти невидимой липкой пленкой.
Рыжий свет моргал, бросая тени и заставляя внимательнее всматриваться в полутьму. Опасность, едкая и маслянистая, оставшаяся в носоглотке и на языке, кралась охотящейся рысью. Незаметные с первого взгляда мелочи выдавали ее с головой. Особенно если понимаешь, куда смотреть. И еще – коли ты слегка, но безумен. Или не слегка.
– МАМААА!!!
Механик крикнул. Заорал. Взвыл. И тут же заткнулся, звонко булькнув. Звонко свистнуло, хрустко скрипнуло, мягко зашипело.
Клыч, грызущий ногти в углу, знал это. О, мать твою, да, знал. Если сам перерезаешь глотки, так помнишь, как свистит воздух. Краткий, как выстрел, миг, когда воздух вылетает из рассеченной трахеи. О, да, он помнил.
Всплеск, ударивший из-за распахнутой двери, мазнул по стене. Щедрым взмахом малярной кисти. Идеальным штрихом этюда в багровых тонах. Почти черная полоса, разлетевшаяся в конце на сотни капель, разбившихся о железо. Капель, разом ставших яркими и узнаваемыми. Пахнущими солью и железом потеками живой краски.
Раздробившись, жидкость не потекла вниз. Вернее, потекла и поползла не только вниз. Паутина, блестящая бликами отраженных ламп, на глазах разрасталась. Тянулась во все стороны, быстрая и целенаправленная. Понизу к ней уже рвалась багряная лужа, споро растекшаяся из-за двери. Пальцы рук механика почему-то еще сжимались.