Когда даос очнулся, Ласка уже испустила дух. Из окна словно вихрь вырвался запах крови и мёртвого тела.
Когда вторую бабушку клали в гроб, все вокруг закрывали рты и носы полотенцами, вымоченными в гаоляновом вине.
Через десять лет после побега из родного края я снова оказался перед могилой второй бабушки, привезя с собой лицемерие, которым заразился от высшего общества. Моё тело так долго кисло в грязной воде столичной жизни, что каждая пора испускала скверный запах. Поклониться могиле второй бабушки я пришёл в последнюю очередь — после того как поклонился множеству других могил. Короткая яркая жизнь второй бабушки стала интересным эпизодом истории моего родного края, которую можно снабдить заголовком «Самые удалые герои и самые отъявленные мерзавцы». А зловещий процесс её умирания поселил в душах жителей дунбэйского Гаоми смутное ощущение тайны. Подобное ощущение могло появиться только в рассказах деревенских стариков о далёком прошлом — там в неторопливом течении мыслей, напоминающих сладкий тягучий сироп, зарождается, растёт и крепнет мощное идеологическое оружие, с помощью которого можно управлять неизведанным миром. Возвращаясь домой, я каждый раз видел в пьяных глазах односельчан намёк на эту таинственную силу. В такие моменты мне не хотелось сравнивать и противопоставлять, однако инерция логического мышления насильно затягивала меня в водоворот сравнений и противопоставлений. И в этом водовороте мыслей я с ужасом обнаруживал, что все прекрасные знакомые глаза, на которые я насмотрелся за десять лет, проведённых вдали от дома, можно с тем же успехом представить на мордах домашних кроликов, а неуёмные желания делали эти глаза похожими на ярко-алые с тёмными крапинками плоды боярышника. Мне даже кажется, что сравнения и противопоставления в определённом смысле подтвердили существование двух разных типов людей.
Всё эволюционируют своим путём, каждый в одиночку стремится к прекрасному миру, определённому его собственной системой ценностей. Боюсь, в моих глазах тоже загорается ум и сообразительность, а с губ без конца слетают слова, которые одни люди переписывают из книжек других людей. Похоже, я превратился в популярный журнал «Ридерз дайджест».
Вторая бабушка выскочила из могилы, держа в руках золотисто-жёлтое бронзовое зеркало.[139] В уголках её губ собрались вертикальные морщинки холодной усмешки:
— Ну что, внук мой неродной, полюбуйся на своё отражение!
Одежда на ней была точь-в-точь такой, в какой её клали в гроб, а внешне вторая бабушка оказалась даже моложе и краше, чем я представлял. Тот посыл, что сквозил в голосе Ласки, доказывал, что её мысли намного глубже, чем мои. Её мысли — снисходительные, достойные, довольно гибкие и безмятежные, а мои дрожат в воздухе, как мембрана китайской флейты.