Только теперь дядя Лохань чётко рассмотрел бабушкино круглое полное личико. У неё были миндалевидные глаза, заострённые кончики бровей, шея белая и длинная, густые волосы собраны под сеткой на затылке в тяжёлый узел. Ослик остановился перед столом, бабушка осталась сидеть верхом, горделиво выпрямив спину и выпятив грудь. Дядя Лохань заметил, что взгляд больших чёрных глаз сурового начальника уезда Цао скользит от бабушкиного лица по её груди. Внезапно в мозгу дяди Лоханя, словно молния, сверкнула мысль: «Хозяева сгинули из-за этой женщины! Наверняка любовник, с которым она вступила в сговор, устроил пожар, чтобы “выманить тигра с гор”,[65] убить отца и сына Шаней, чтобы расчистить место, — как говорится, морковка собрана, и поле освободилось, теперь она может творить всё, что угодно…»
Дядя Лохань бросил взгляд на бабушку, сидевшую на ослике, и усомнился в своих догадках. Убийца, как ни пытайся он скрыть своё истинное лицо, всё равно преступное обличив не спрячет, но девушка на ослике… Бабушка сидела верхом, словно красивая восковая кукла, вызывающе свесив свои крошечные ножки, а на лице её застыло торжественно-печальное выражение — как говорится, непохоже на бодхисаттву, но превосходит бодхисаттву. Дедушка, который трясся рядом с осликом, подчёркивал бабушкину красоту: мельтешение на фоне спокойствия, старость рядом с молодостью, темнота против яркости.
Начальник уезда Цао велел:
— Женщина, слезай с осла и отвечай на вопросы.
Бабушка продолжала сидеть, не двигаясь, тогда деревенский староста подскочил к ней и громко заорал:
— Ну-ка слезай! Господин начальник уезда велел тебе слезть!
Цао Мэнцзю махнул рукой, чтобы тот утихомирился, потом встал и ласково произнёс:
— Слезай, слезай, я хочу тебя кое о чём расспросить.
Прадедушка стащил бабушку с ослика.
— Как тебя зовут?
Бабушка стояла как столб, прикрыв глаза, и молчала.
Прадедушка, трясясь всем телом, ответил за неё:
— Господин, фамилия моей дочки Дай, имя Фэнлянь, молочное имя Девяточка, потому что родилась в девятый день шестого лунного месяца.
— Умолкни! — прикрикнул начальник уезда Цао.
— Кто тебя просил рот открывать? — напустился на прадедушку староста.
Цао Мэнцзю чертыхнулся и с силой ударил рукой по столу. Староста и прадедушка перепугались так, что оба, казалось, уменьшились в росте. Лицо начальника уезда приобрело суровое выражение, он ткнул пальцем в трупы отца и сына Шаней, лежавшие под ивой, и спросил:
— Женщина, тебе знакомы эти двое?
Бабушка скосила глаза и с ледяным выражением лица молча покачала головой.
— Это твой муж и свёкор! Их убили! — свирепо крикнул Цао Мэнцзю.