— Поймите меня правильно, Виталий Григорьевич, — заговорил он тихим голосом, — говорить сейчас, чем я буду заниматься, очень тяжело. Согласитесь со мной, что нельзя уйти из разведки «в поле» так, как уходят с работы из закусочной или ресторана. Почти двадцать лет разведывательной деятельности за рубежом, да еще два года секретной подготовки в Москве очень много значат в моей жизни. Я уже говорил вам, что разведка была главным делом нашей жизни. А теперь, когда мы отвергнуты по чьей-то недоброй воле, само существование теряет для нас всякий смысл, все пойдет теперь вкривь и вкось…
— Но еще не поздно одуматься, — прервал его Павлов. — Еще можно вернуться к нашему предложению. Стоит мне только сказать Короткову, что ты согласен, и вопрос о продолжении твоей работы в нелегальной разведке будет решен.
— Не надо, Виталий Григорьевич, лукавить. Наш разговор начинает походить на игру, и я начинаю уже терять терпение. Раз уж я сказал, что отвергаю ваше предложение, то все… точка!
Павлов в душе был согласен с ним и, с трудом подбирая успокаивающие слова, сказал:
— Твое решение мне понятно. И все-таки ты должен сообщить, чем будешь заниматься на гражданке. Ты же знаешь, что мы, разведчики, не любим ожидать от своих коллег каких-либо неожиданностей.
Подумав секунду-другую, Иосиф спокойно ответил:
— Я же говорил, что пока не знаю. Начну, наверное, писать мемуары… А там посмотрим, куда поведет моя путеводная звезда.
— Но имей в виду, о нелегальной разведке ты не должен ничего писать. Кстати, ты обязан дать нам подписку о неразглашении сведений, составляющих государственную тайну.
Григулевич фыркнул и, распрямив плечи, с достоинством ответил:
— Не беспокойтесь, Виталий Григорьевич, о разведке я писать не буду хотя бы уже потому, что ее руководство несправедливо закрыло передо мною двери! Мне есть о чем писать. Вы же хорошо знаете, я исколесил вдоль и поперек всю Америку, в некоторых ее странах жил и работал от месяца до трех лет. Был свидетелем и участником многих политических событий и житейских коллизий в те славные для меня годы. Я впитал в себя национальные культуры, обычаи и традиции латиноамериканских народов, их быт и нравы. Я жил среди этих прекрасных людей и любил их, они чувствовали это и потому признавали меня своим соотечественником. Мне всегда было хорошо с ними, я был счастлив с ними…
Павлов раздумчиво разглядывал его, как рассматривают загадочную картину, и только теперь начинал понимать, в чем была притягательность разведчика-нелегала Иосифа Григулевича, почему души латиноамериканцев и итальянцев с югославами были распахнуты перед ним: он покорял их своим отношением к ним, своим умом и глубиной познания и понимания их проблем.