Есть о чем беспокоиться! Но вторая половина в это же самое время размышляла о черной измене.
— Звучит шикарно, — услышала Розамунда свой бодрый голос. — У Линди полным-полно замечательных идей. Давай пригласим ее сегодня на ужин?
Боже правый, что она такое говорит? Зачем? А затем, что до смерти боится, что именно это хочет предложить сам Джефри. Она его опередила и, худо-бедно, уберегла от поругания чувство собственного достоинства. И теперь все равно — собирался он предлагать, не собирался. Можно спокойненько выкинуть это из головы и думать, например, что на сегодня Джефри сыт по горло общением с Линди и вовсе не жаждет ее видеть.
Слова Розамунды обрадовали и тронули его.
— Прекрасная мысль! Какая ты у меня умница. — Джефри благодарно поцеловал жену.
Розамунда восприняла этот поцелуй как знак. Знак благодарности за то, что не устроила сцену ревности; за то, что добра к Другой женщине; за то, что она не такая, как прочие жены. Лестный по-своему знак, но он толкает ее на путь, с которого уже не свернуть.
А я возьму и приглашу еще кого-нибудь, утешила себя Розамунда. Лучше всего какую-нибудь супружескую пару. Само присутствие другой жены придаст ей сил; к тому же — ах, какая восхитительная мысль! — другая жена, если правильно ее настроить, может повести себя по отношению к Линди именно так, как об этом мечтает сама Розамунда. «Рано или поздно кто-то должен ей нахамить, но если хорошенько все рассчитать, это окажусь не я».
Придя в ужас от коварства собственных замыслов, — до чего она дошла! — Розамунда поспешила к телефону и позвонила первой подходящей паре, что пришла в голову.
Пурсеры примчались тут же, практически сразу вслед за Линди. Супруги выглядели так, словно только что сбежали из заключения. Подобное выражение лица — радость вперемешку с чувством вины — появляется у некоторых молодых родителей на первых порах и прилипает навечно. Вильям Пурсер, солидный, лысеющий, с самого начала выработал привычку относиться к собственному сыну с чувством глубокого разочарования. Его жену Нору тоже нельзя было назвать легкомысленной, но свою серьезность она старательно прятала за неизменной улыбкой, которая освещала ее озабоченное, увядающее личико. Сын не оправдал и ее надежд, но в отличие от мужа Нора вознамерилась не падать духом, и это весьма утомительное напряжение дурно сказывалось на ее нервах. Вильям, впав в уныние раз и навсегда, хотя бы мог позволить себе расслабиться.
— Ну, как Питер? — первым делом поинтересовалась Нора, когда все уселись за стол и Розамунда поставила перед каждым по тарелке лукового супа. — По-прежнему хорошо учится?