— Всилу-то отозвался! Скажи мне на милость, что за комедию со мною играют! Зачем меня заперли сюда? Верно, боялись, чтоб я, в хмелю, не разорил вашего города? А?
Молчание.
— Да что же ты не говоришь? Отозвался было, как человек, — и замолчал, словно рыба!
Молчание.
Касьян махнул рукою и начал ходить по комнате; подошел к окну, там опять только воробей весело прыгал по сухим веточкам чахлого кустика и, поворачивая кверху головку, отрывисто перекликался с товарищем, который отзывался где-то на кровле. Касьян плюнул — воробей улетел, все стало тихо.
— Жидовская птица! — сказал Касьян, отходя к своей постели, сел и задумался.
Бог знает, что думал Касьян; но верно не очень веселое, потому что, мурлыкая себе вполголоса, мало-помалу перешел в песню и запел известную в Малороссии трогательную думу о побеге трех братьев из Азова:
Из города из Азова не велики туманы подымались:
Три казака родных брата из тяжелыя неволи убирались.
Двое конных, третий пеший вслед за братьями спешит;
По кореньям, по каменьям меньший брат босой бежит;
Ноги белые о камни посекает,
Кровью теплою следочки заливает,
Конных братьев догоняет
И словами промовляет:
«Станьте, братцы, быстрых коней попасите
И меня, меньшого, обождите».
……………………………………………………………..
С первых стихов заметил Касьян, что невидимый голос за дверью подтягивает ему; Касьян запел громче, начал выводить голосом трудные переходы — голос вторил ему верно. Касьян не выдержал и, не кончив песни, закричал:
— Славно, брат! Ей-богу, славно! И голос у тебя хороший… Ты до конца знаешь эту песню?
Голос умолк.
— Странлый человек! — продолжал Касьян. — Поет хорошо, а говорить не хочет.
— Говорить не хочет! — сказал сам себе казак вполголоса: — Рад бы говорить, да когда не велено!
— А! Вот что! Говорить не ведено, так петь, верно, можно, коли поешь. Ну, пой мне, я начну. И Касьян запел:
Ой на горе явор зелененький…
Скажи ты мне всю правду, казак молоденький:
За что меня невинного в тюрьму засадили?
Железным запором тюрьму затворили?
— Ну, что ж ты не поешь? — сказал Касьян.
Видно, часовому понравился разговор в новом вкусе: за дверью послышался тихий смех, прерываемый словами: «Сказано запорожец! Вот притча!»; потом смех немного успокоился, и часовой запел на тот же голос:
За что тебя посадили, я того не знаю;
Я так себе человек, моя хата с краю.
Касьян
Да какому ж я обязан собакину сыну,
Что не в поле, а в тюрьме, может быть, загину?
Казак
Ой, спит казак под горою; сабля сбоку
И мушкет, и конь пасется недалеко.
Пришли люди темной ночью полегоньку,