Герцик советовал полковнику сделать вылазку; полковник не соглашался, ожидая скорой помощи.
— На что вам, к чему вам помощь, когда вы сами великий лыцарь? — говорил Герцик. — Придет помощь, вы разобьете татар и все скажут: не сам разбил полковник Иван, люди помогли, еще, пожалуй, запоют песню, бабскую песню:
Ой не сама пряла —
Кума помогала;
Дала куме миску пшена
И два куска сала…
Бабская песня, а запоют ее на ваш счет — и вам будет совестно, и придраться будет не за что.
— А хотел бы я послушать, кто запоет?
— Язык без костей! Любая баба запоет — что вы ей скажете! Эту песню давно поют, не стать вам, пане, запрещать ее! Запретите, еще хуже, неподобное скажут про вас, про храброго лыцаря; и в Прилуках, и в Миргороде будут петь песню, коли в нашем полку побоятся… Я вас люблю, пане мой, очень люблю, вот откуда берутся слова мои.
— Знаю, друже мой, знаю, братику Герцик, спасибо тебе; даст бог утихнет жар, я с ними переведаюсь, я докажу, что сам побью эту погань, без прилуцких дегтярей… хоть осторожность не мешает… А что запорожец?
— Сидит под караулом.
— И слава богу! Ты надоумил меня припрятать эту старую лисицу. Спасибо, брате, мне и в голову не пришло сначала, что это шпиг (лазутчик) от татар, наделали бы кисло во рту, если б оставили его на воле…
— Известно! Вы сами, пане, прежде об этом думали, да не хотели обижать лыцаря; вы сейчас и приказали, что думали…
— Экая голова у тебя, Герцик! — сказал самодовольный полковник. — Мысли мои даже знает…
— Я дрянь против вас, пане мой, а господь умудряет слепцов… И какую историю выдумал этот старик: будто покойница Марина — царство ей небесное — воскресла.
— Чудно и мне показалось это, да долг лыцарский не велел расспрашивать о бабе… А что, если она жива?
— О, боже ж мой! разве, пане, мертвые воскресают? Сам видел, как она взошла на подмостки, сам видел… да я уже говорил вам… всилу ушел из Сечи, и меня казнили б, если б нашли, так разлютовались эти неверы!
— Не говори так, Герцик, — грустно сказал полковник, — они христианские лыцари, а хитры бывают и люты, словно волки… Не думал я пережить моей Марины; не сдержал слова покойнице жене..
— Что с воза упало, то пропало, пане мой. Что ж, если б и осталась в живых Марина?
— Видит бог, я бы отдал ее за Алексея. Я и тогда хотел это сделать, да бог его знает… как… Ну, да что говорить об этом! Выспрашивал ты вчера запорожца о моей дочке?
— Целый вечер. Да врет небылицы, старая лиса! Так, говорит, пришли, да и живут у меня — видимо путается в речах; он, живя на зимовнике, верно, не знал того, что вы знаете из письма кошевого и моих слов… а выдумал сказку, для большего почету думал, что вы баба — оттого, что они всех нас, гетманцев, считают бабами — и расплачетесь при весточке о дочке и дадите ему волю делать что захочет для крымцев. Верно, получил от хана не один дукат…