– Привет, малышка. Привет, Лилли. Я – твоя бабушка.
Сидя сбоку от кровати, Роджер вглядывался в личико девочки.
– О, Джесс, она настоящая красавица, такая же, как ее мамочка. – Наклонившись, он поцеловал дочь в щеку. – Я слышал, что тебе пришлось натерпеться. – Он улыбнулся, поглаживая ее по руке.
Джессика кивнула.
– Чуть-чуть.
– Но оно того стоит, а, Джесс? А теперь начинаются настоящие испытания.
Она кивнула. Опять. Она старалась не обращать внимания на дрожь в провалившемся животе.
– У моей малышки родилась малышка! Невероятно, правда? – ухмыльнулся он.
– Невероятно, – выдавила она.
– Бабуся Максвелл так и съела бы ее, это точно! – улыбнулся Роджер. – Она любила детей и обожала тебя. Вероятно, она сейчас смотрит на нас оттуда. – Он похлопал ее по руке. – И Дэнни тоже. Готов поспорить, он от души рад за свою младшую сестренку. – Он сглотнул.
Джессика смиренно кивнула.
– Полли уже заходила? – мимоходом спросила Корал, продолжая беззвучно повторять: «Привет, Лилли Роуз».
– Нет, еще нет.
– Ни на секунду не оставляй ее одну с малышкой. Не успеешь ты и глазом моргнуть, как она проколет ребенку уши и сделает подходящую татуировку с изображением херувима на попке. – Она понимающе улыбнулась дочери.
Мэттью усмехнулся.
– О нет! Я бы убил ее. – У него перехватило горло. – Я сверну шею любому, если только один волосок упадет с головы Лилли, я убью его!
Джессика была поражена тем, с какой страстью он произнес это.
Роджер громко захохотал.
– Теперь ты все понимаешь, Мэттью. И поверь мне, эти чувства только усиливаются со временем. Подожди, пока она придет из школы и скажет тебе, что Тейлор обижает ее, или, спаси бог, вернется домой с перстнем на пальце и скажет, что влюблена в чертова адвоката, который болеет за «Куинз Парк Рейнджерс»!
– Адвоката, который подарил ей Лилли, – напомнила ему Корал, глубокомысленно кивнув.
Роджер улыбнулся.
– Ах да. За это, Мэттью, я тебе все прощаю. – Он подмигнул зятю, у которого горели щеки.
Все были так взволнованны, что стены словно вибрировали от эмоций. Джессика видела, что все, кого она любила, всецело охвачены преклонением перед Лилли. Однако она чувствовала себя скорее наблюдателем, чем участницей, как будто она была единственной трезвенницей на вечеринке, единственной, кому было не до шуток. Она уговаривала себя улыбнуться. Давай, улыбнись! Ведь этот день должен быть счастливым. Ей захотелось, чтобы все ушли, тогда она могла бы снова заснуть, но в то же время она цепенела при мысли, что останется с ней одна. С ней. С Лилли, она имела в виду Лилли. Она не понимала, кто такая Лилли. Она не могла отделаться от мысли, говорившей ей, что это не ее ребенок: она ли мама Лилли? Она не видела, как девочка родилась, как она может быть уверена? Она понимала, что это смешно.