Он работал в мастерской в квартале Печатников, создавал прекрасные картины из стекла и металла, а порой прибирал к рукам какой-нибудь кусочек тайны, который кто-то хотел спрятать, раскрыть или выменять на что-то другое, недоступное и загадочное.
Доктор Гауэрвайн снова замолчал, когда открылась входная дверь и вошла миссис Пайн, впустив поток ледяного воздуха.
— Прошу прощения, — сказала она, освобождаясь от верхней одежды. — Они всё ещё работают. Придётся ещё немного посидеть при свечах.
— А доктор Гауэрвайн рассказывает историю, — объявила миссис Геревард.
— Ох! Простите, что перебила. — Она подула на замёрзшие руки и ушла на кухню.
— Те, кто не знал про его тайные дела, приходили к нему за витражами, — продолжил доктор Гауэрвайн. — Служители церкви, архитекторы, строители библиотек, как-то раз даже мэр города заглянул, когда начали восстанавливать городской архив после пожара. Он попросил известного стекольщика изготовить витраж, который не испортится, если вдруг в архиве опять случится пожар, а наоборот, оплавится с изумительной красотой. Задача была очень интересной, и стекольщик принял вызов. Он вообще был чудак, со своими собственными секретами. А звали его Лоуэлл Скеллансен.
Негрет проследил за взглядом доктора Гауэрвайна, который рассматривал блики на стекле над входной дверью. А что, если профессор сочинил эту историю, чтобы открыть, будто тот знаменитый мастер и создал окна в «Доме из зелёного стекла», и именно это привело его сюда? Видимо, не один он это заподозрил.
— Позвольте предположить, — усмехнулась миссис Геревард, взмахнув рукой так, что зазвенели браслеты, — что все эти витражи сделал Скеллансен? Но дом слишком стар для этого.
Доктор Гауэрвайн смерил её холодным взглядом.
— Я знаю, — буркнул он, и на минуту появилось ощущение, что перемирие, которое они заключили во имя душевного спокойствия Джорджи, вот-вот будет нарушено. Но доктор лишь сердито нахмурил брови.
— Да. Дом старый. И некоторые из этих окон тоже очень старые. Но если я не ошибаюсь, — а я, позвольте напомнить, эксперт по этому вопросу, поэтому сомневаюсь, что допустил ошибку, — многие из витражей сделаны немного позднее. Кроме тех, что на лестнице, большинство витражей поставили, когда дом перестраивался, тогда же оборудовали запасные выходы и боковое крыльцо.
Доктор Гауэрвайн поправил очки и посмотрел в окно на защищённое от ветра крыльцо.
— Окна, без сомнения, прекрасны. Но разница между самым прекрасным витражом и работами Скеллансена… это целая пропасть. Всё равно что сравнивать дикие яблоки и спелые апельсины. Маленькие сморщенные яблочки и огромные сладкие калифорнийские апельсины. И ещё, за единственным исключением, все витражи, судя по всему, созданы не позже начала двадцатого века. А Скеллансен творил уже при моей жизни.