Но, как всегда с нею бывало в трудные минуты, она вдруг ощутила в себе великое мужество и, повернувшись к графу Линдсею, воскликнула:
— Клянусь, вы поплатитесь головой за это надругательство!
— Мадам, — ответил ей Линдсей, — смотрите, как бы вам собственной головы не лишиться.
Час за часом продолжался этот кошмар. Она смертельно устала, и лишь гордость не позволяла ей расплакаться на людях. Никогда еще с королевой так не обращались. Будь здесь ее возлюбленный, никто не решился бы рта раскрыть. Надо было послушаться его. Сейчас бы они ехали в Данбар…
Она потеряла все: своего возлюбленного, своего ребенка, свой трон.
Когда они въехали в Эдинбург, уже смеркалось. Канонгейт был забит людской толпой, что пришла посмотреть на королеву, и среди этой толпы не было ни единого человека, кто мог бы сказать ей хоть слово утешения.
— Убийца! — кричали люди. — Сжечь ее!
Мортон сделал так, что вся процессия отправилась через город. Мария сначала не поняла, что он задумал, а позже все прояснилось: он хотел привезти ее к развалинам церкви Святой Марии…
…Они остановились у развалин дома, где был убит Дарнлей.
— Сжечь ее! Сжечь ее! Прямо сейчас!.. Чего мы ждем?! Она сама себя выдала!
— Люди! — вскричала Мария. — Я прошу вас: дайте мне сказать!
Ее слова утонули в презрительном гоготе толпы, вновь хлынувшей к Марии. Народ подошел так близко, что Керколди с Линдсеем, Мортоном и Атоллом были вынуждены вновь пригрозить людям шпагами.
В полуобморочном от усталости и напряжения состоянии Марию затащили в дом, в ту самую комнату, и подвели к окну. За окном колыхалось людское море. Взгляд Марии постоянно натыкался на импровизированное знамя, растянутое на пиках.
Керколди засомневался, переживет ли Мария эту ночь. Он вообще не ожидал того, что произошло. Он обещал ей, что все будет в порядке и должен был сдержать слово. А вот Мортона совесть не мучила. Он знал: граф Меррейский на пути в Шотландию. Знал он и о Хантлее, который задумал с некоторыми католиками поддержать королеву, но большинство людей было против.
В толпе вновь раздались крики:
— На кол ее! Лучше места для таких грешников, как она, не найти!
Ей предстояло провести в этом доме ночь. Здесь не было ни еды, ни питья; не было никакой кровати, и она даже и подумать не могла о том, чтобы умыться или сменить одежду…
Она со стоном опустилась на пол комнаты… Всю ночь под окнами дома толпился люд. Они зажгли факелы, и в комнате было светло, как днем.
Она еще не раз пыталась заговорить с народом, но тщетно. Доведенная до отчаяния она порвала в клочья платье, обнажив грудь. Потом Мария забилась в истерике о стены, и в конце концов рухнула на пол в стонах и рыданиях. А в окно неслись крики: