— Она очень крепко любит твоего брата Генриха, — напомнила ему Мария. — А ведь он не станет королем, пока ты и Шарль не умрете и не оставите после себя сыновей.
— Любой — даже моя мать — должен делать что-то иногда без всякой на то причины. Потому-то она и любит Генриха. Мария, как я хотел бы вернуться в Вилле-Котре и тихо жить там. Как бы я хотел, чтобы отец никогда не умирал, а мы никогда не стали королем и королевой. Это странное желание? Многие отдали бы все, что имеют, чтобы завладеть короной, а я… у которого она есть, отдал бы все — кроме тебя если бы я только мог вернуть отца.
— Это твое горе, Франциск, вынуждает тебя говорить такое. Смерть отца была слишком внезапной.
— Было бы то же самое, если бы я давно знал, что он должен умереть. Мы, почти дети, король и королева Франции. Возможно, проживи мой отец еще десять или двадцать лет, мы были бы мудрее… возможно, мы бы не пребывали в таком испуге. Я должен был бы отвязаться от кардинала. Мне следовало бы сказать: «Я хотел бы приветствовать моего дядю, короля Наваррского, как подобает его рангу. Я не приму никаких ваших указаний, монсеньер кардинал. Будьте осторожны, монсеньер, иначе вы проведете остаток ваших дней в одиночке Консьержери! Ах, Мария, как легко это сказать сейчас, но я дрожу при мысли сказать такое ему в лицо. Я так бы хотел, чтобы он не был тебе дядей, Мария. Я так бы хотел, чтобы ты не любила его так крепко».
— Я тоже мечтаю об этом.
Слова сорвались у нее с губ, прежде чем она осознала, что говорит.
Было несколько новостей, которые прошли через нее. Преследования гугенотов вовсе не уменьшились со смертью Генриха, а даже слегка усилились. Кардинал присягнул перед графом Альба и графом Савойским, что очистит Францию от гугенотов вовсе не потому, что религиозные распри были так важны для него, но потому, что он хотел быть уверен в поддержке Филиппом Испанским дома Гизов в борьбе против Бурбонов. Он очень хотел продемонстрировать Филиппу свою преданность.
От короля и королевы не удалось скрыть этого преследования. Гугеноты организовали мятеж; слухи постоянно витали над Двором. Никогда еще не были так забиты тюрьмы. Кардиналу нужно было показать королю Испании, что тот не найдет во Франции союзников лучше, чем Гизы.
Было еще кое-что, открывшееся Марии. Кардинал, такой дорогой для нее, волновавший ее своей странной нежностью, объяснявший ей ее обязанность, создавший ее по своему подобию — был ненавистен не только ее мужу, но и многим людям за пределами Двора.
— Renard, lasche le roi[33], — кричал народ на улицах.