Голос Битон:
— Но, Мадам, королева отдала специальные распоряжения…
Голос Екатерины:
— Прочь с дороги… Я хочу увидеть, как Мария выпьет лекарство…
Мария лежала, крепко зажмурив глаза… Занавески отодвинулись: у края кровати стояли Битон и Екатерина.
— Ее Величеству нужно спать, — сказала Битон напряженным шепотом.
Мария представила себе Екатерину, стоящую с бокалом в руке… испуганную Битон…
Что же в бокале? — любопытствовала Мария. — Она ненавидит меня. Она ненавидит Франциска. Она хочет, чтобы он умер, и тогда Шарль станет королем… Может быть, она хочет отравить меня, как она, по слухам, отравила своего деверя? Но зачем ей моя смерть? Нет! Она хочет убить не меня, а того ребенка, которого, она думает, я ношу. В этом бокале яда недостаточно, чтобы убить меня, но его хватит, чтобы прервать жизнь нерожденного младенца.
Собравшись с духом, Битон сказала:
— Я не решусь потревожить Ее Величество. Это был ее приказ.
После некоторой паузы королева-мать заговорила:
— Я оставлю это лекарство у ее постели. Проследи, чтобы она выпила его, как только проснется. Это облегчит ее страдания быстрее, чем любое из снадобий врачей.
— Хорошо, Мадам.
Потом Мария услышала звуки шагов и как закрывали дверь.
Когда все затихло, она уселась в кровати.
— Битон, — прошептала она. — Битон, ты здесь? Битон торопливо подошла к постели.
— Я не спала, — сказала Мария. — Я слышала все, что было сказано.
— Не пейте это, — сказала Битон. — Я вас умоляю!
— Да конечно, я не буду пить его. Забери… и вылей… быстренько… а то как бы она не вернулась…
Битон была лишь безмерно рада сделать это. Через несколько мгновений она возвратилась с пустым бокалом. Она сделала несколько шагов по комнате и вдруг бросилась к Марии и обняла ее… Битон, всегда такая строгая и деловитая… Мэри ничего не сказала, лишь дрожь пронзила ее тело.
* * *
Они распрощались с Елизаветой. Расставание опечалило Марию. Ее дорогая маленькая подруга по детским играм была потеряна для нее, и, возможно, навсегда. Конечно, еще есть письма, но разве они могут заменить их дружбу в течение стольких лет?
Из Шотландии приходили дурные вести. Джон Нокс требовал отказа Шотландии от католической веры, обозвав страну романской шлюхой. Елизавета Английская во всем поддерживала его и официально заявила, что прощает Джона Нокса за «Первый глас трубы против зверств женщин на троне», сочиненный им. На регентство заглядывался лорд Джеймс Стюарт и тоже нашел одобрение Елизаветы. Уильям Мэйтленд Летингтонский держался вместе с лордом Джеймсом. Не стоял в стороне от всей этой компании и граф Шательеро с сумасбродным сыном Араном. Все они яростно сражались за новую веру.