Стоило подумать об этом мужчине, как на моем лице появилась глупая улыбка.
«Дорогой дневник. Я, кажется, влюбилась. Его зовут Санджай Датарайя. Он такой…»
Вдруг ручка перестала писать.
Я достала из сумки корешок от авиабилета и почиркала на нем. Пишет. Вернулась к дневнику — не пишет. Что за дела?
Я никогда не ходила к Аниле, поэтому не сразу решилась постучаться в дверь.
— Анила! Анила! Это я, Сия!
— Ты чего кричишь, деточка? — Через некоторое время послышались шаркающие шаги, и на пороге появилась старушка в сари коричневого цвета.
— Здравствуйте, мэм. А Анила дома?
— Нет, Сия, она с родителями уехала в город.
Увидев на моем лице разочарование, старушка произнесла:
— Может быть, я чем-нибудь смогу помочь?
— Я хотела попросить у Анилы ручку, мэм.
— Проходи. Вместе поищем. — Женщина широко распахнула дверь, пропуская меня во внутренний дворик, словно брат-близнец похожий на мой. Отличался он лишь цветом плитки, да дерево росло ближе к дому. На веранде, закрываемой со всех четырех сторон раздвижными решетчатыми створками, стояла добротная деревянная мебель. Я отметила кресло-качалку и небольшой стол со школьными принадлежностями.
Старушка протянула пенал.
— Выбирай любую.
— А можно я и карандаш возьму? Вдруг и эта ручка откажется писать в дневнике?
— Дневнике? — Старушка осела на диван, выпустив из рук пенал. Карандаши и ручки со стуком рассыпались по полу.
— Что с вами, мэм?
— Разве сейчас кто-нибудь из вас, молодых, ведет бумажные дневники? — вместо ответа она опять задала вопрос.
— У меня пока нет интернета, и я решила все впечатления о вашей стране записывать по старинке. Мэм, вас что-нибудь тревожит?
Я видела, что бабушка Анилы находится в смятении.
— Тревожит. Да, — рассеянно подтвердила она. — Налей воды, деточка.
Бабушка так медленно пила, что я начала переминаться с ноги на ногу.
— Как странно! Я вспомнила, что они тоже вели дневники. — Бабушка подняла на меня глаза. — Но записи после их смерти так и не нашли.
— Кто «они», мэм? — Хотя я уже догадалась, но чувство тревоги, вдруг поселившееся во мне, требовало уточнения.
— Все три невесты.
— Почему вы считаете ведение дневников индийскими девушками странным? Насколько я представляю, англичане могли установить в колониях моду на дневники. Значительное удаление от родины, нестабильная почта и все такое…
Но бабушка не слушала меня. Я это видела по ее глазам. Она была где-то далеко в прошлом.
— Впервые я услышала о дневнике от Каришмы, младшей дочери Сунила Кханны.
— От той, которую задушил жених?
— У Анилы длинный язык, — вздохнула бабушка. Платок цвета охры соскользнул с ее головы. — Странно устроена память: я с трудом помню, что ела вчера, а вот день, когда умерла Лаванья, вдруг всплыл с такой ясностью. Плачущая Каришма и ее слова, что сестра до самого последнего дня не расставалась с дневником. Его почему-то не нашли. Он мог бы пролить свет на ее смерть.