— Самоубийца Лаванья? Как ты думаешь, это ее деванагари?
— Не знаю. Но их точно было трое. Почерк девушек, пишущих на английском, сильно разнится. Смотри, один мелкий, словно бисер, другой крупный, вытянутый вверх. — Санджай, не прикасаясь, указал на буквы, вылезшие за поля.
Мы боялись дотронуться до дневника, его ветхие страницы источали запах гниения. Иногда движение прекращалось, и мы видели, каких усилий стоило дневнику разлепить страницы, испорченные плесенью.
Где-то еще до середины исчезли буквы-бисеринки.
Я невольно застонала, поняв, что обозначает их исчезновение. Одна из девушек уже погибла.
Кто? Лаванья, Каришма или Делиша?
— Мы сможем узнать историю только одной из них, — выдохнул Санджай, садясь рядом со мной. — Рано или поздно наложение слов прекратится.
Перелистнулось еще несколько страниц, и мы увидели засушенный цветок. Его блеклые лепестки осыпались, стоило к ним прикоснуться дуновению свежего ветра.
— Ой, под цветком нет английских слов! — воскликнула я, и, сама не ожидая того, пальцем остановила движение страниц. — Что? Что здесь написано?
Санджай наклонился ближе.
«Неужели это ты насылаешь те сны, в которых Ракеш убивает меня? Но я не сдамся. Я не Лаванья. Я буду бороться за свое будущее. Я сегодня же позову Ракеша, и мы вместе найдем способ избавиться от тебя».
— Мамочки! — Я закрыла ладонью рот. Слеза сорвалась с моих ресниц и прозрачной кляксой упала на стол рядом с дневником.
— Ты тоже видишь сны, где я тебя убиваю?
— С тех пор как написала, что … ты мне нравишься.
— И я их вижу. С первого же дня. Они настолько реалистичные, что я уже несколько раз оплакивал тебя. И чувствовал себя убийцей. Они, повторяясь несколько раз за ночь, сводят меня с ума.
— Все прекратится, как только мы расстанемся. — Я опустила глаза. Не хотела видеть, как во взгляде Санджая появится облегчение от найденного выхода — бросить меня с этим чертовым дневником и прекратить мучительные сны.
— Нельзя сдаваться. — Санджай приобнял меня за плечи, а я вскрикнула от боли. Палец, которым придерживала страницу, опалило огнем. Я отдернула руку и застонала — на покрасневшей коже появился след от ожога.
А дневник продолжил перелистывать страницы.
— Каришма боролась до последнего, — заметила я, видя, как ее записи то чернели от зачеркиваний, то выгорали до дыр. Последние несколько страниц представляли собой поле битвы. Каришма писала одни и те же слова, обводя их по нескольку раз. Кляксы, опалины встречались тут и там, но девушка упорно выводила поверх них свое.
— «Я не сдамся», — прочел Санджай.