Я сказала себе, что, должно быть, нечаянно включила прикуриватель, когда парковалась. Или же его заело при починке машины. Он уже был включен, заверила я себя; включен все это время.
Я обвела взглядом безлюдную парковку – белое пространство рядом со школой. Все было тихо.
И в этот момент что-то мелькнуло снаружи, какое-то размытое пятно: казалось, кто-то бежал по территории школы. Кто-то в красном.
В висках у меня застучало, я закрыла глаза. Объявление выскользнуло у меня из рук и упало на пол. Перед глазами, туманя взгляд, появились звезды, слившиеся затем воедино. Я поняла, что это поблескивает циркониевое колечко в ее левой ноздре.
Открыв глаза, я увидела ее в зеркале заднего вида. Она была яркой и ослепляющей, как солнечное пятно, но потом мои глаза привыкли к ее сиянию, а может, жар ослаб настолько, что я могла ясно видеть.
Она села на второй ряд – на откидное место. Я за целую неделю не удосужилась убрать его, словно ожидала, что она присоединится ко мне. Сиденье располагалось сразу за моим, но я не стала оборачиваться. Могу объяснить это тем, что не хотела делать каких-либо неожиданных телодвижений, не хотела пугать ее, но по правде говоря, просто была не в состоянии сделать это. Мое тело совершенно меня не слушалось.
В зеркале заднего вида показались ее глаза. И поникшие плечи. Голые коленки прижаты к подбородку. На ногах пурпурные ссадины, словно она ползла по асфальтовой автостоянке, к моему черному фургону, лавируя между машинами.
Это была Эбигейл Синклер с объявления о пропавшей девушке. Я чувствовала ее запах – резкий и жженый, словно горел пучок волос.
Она выпрямила руки и опустила колени, и я увидела на ее майке название летнего лагеря, а также рисунок: женщина с лицом, закрытым вуалью, поднимается над тремя соснами, будто ее куда-то уносит. Одежда была грязной, и слово ВОЖАТАЯ можно было разобрать с трудом. Кроме того, на ней были шорты. Красные с белыми полосками по бокам. В тот день она выступала за команду лагеря в каких-то спортивных состязаниях – я узнала об этом позже.
Она позволила мне увидеть, в чем была в вечер своего исчезновения, но уже тогда я знала, что дело не в том, во что она одета. Совершенно неважно, в чем она уехала из лагеря – в этих или в других шортах, более длинных или не таких красных. Или в купальнике. Или в костюме медведя. В короткой юбке. В парандже.
Я так многого о ней не знала.
– Эбигейл? – спросила я, получилось, что шепотом.
И без какого-либо предупреждения мое зрение вдруг стало иным. Очень скоро я уже смотрела сквозь слои дыма, а потом сквозь еле заметную завесу на то, что она сама видела тем вечером, когда исчезла. Впрочем, это было скорее не видением, а знанием. Мне не надо было ни о чем спрашивать – я была твердо уверена в увиденном, как, например, в том, что у меня на руке пять пальцев.