Ком ужаса и отвращения подкатил к самому горлу, и Алексей попятился назад. Это был первый погибший, которого видел Речкин на этой войне. Первый и такой юный. Возмутительно юный! Недопустимо юный! Во время службы в штабе, на Финской, Алексею доводилось несколько раз видеть погибших совсем близко. Убитые осколком, пулей, замерзшие, наконец, но ничто так не шокировало его, как представшая перед ним в ту минуту картина. Разорванный, окровавленный мешок с лицом подростка… И страшнее всего, неприемлемее всего сознанию нормального человека было осознавать, что еще час назад этот самый «мешок» бежал где-то недалеко от самого Алексея, так же метался в поисках укрытия. Дышал, смотрел, слышал, ощущал, любил… А теперь лежал на холодной, каменистой земле, с навеки окаменевшим сердцем… И не было между ним, так жестоко убитым, и Речкиным, живым и здоровым, никакой разницы. То же могло случиться и с Алексеем. Могло и еще может… Страх увидеть у своих ног изувеченное, убиенное тело – это одно дело, и совсем другое – осознать, что нечто подобное может случиться и с тобой, и не когда-то потом, на другом жизненном этапе, а именно на этом, конкретном, который уже наступил.
Погибших сложили в большую воронку, неподалеку от штабной палатки, которой посчастливилось уцелеть. Команды хоронить их Титов не давал, хотел позже отправить тела в тыл. Раненых направили в Титовку, в 71-й медсанбат. Почти все тяжелые, с серьезными увечьями. Розенблюм внимательно осмотрел всех и заверил ротного, что все будут жить. Но даже Речкин, человек, далекий от медицины, понимал, что счастье это выпадет не каждому из них… Уж слишком страшны были раны, слишком много крови потеряли те, кого настиг варварский налет.
Чудо, но уцелела часть ящиков с боеприпасами. Их тут же отнесли подальше от догорающих складов.
Не успел окончательно развеяться дым над Угловой, как со стороны левого фланга послышались выстрелы. Все чаще и чаще, нарастая с каждой минутой, стрельба набирала интенсивность настоящего боя. Ротный тут же связался по телефонной линии с четвертой ротой, которая располагалась на самом левом краю обороны батальона. Худшие из предположений подтвердились – немцы перешли в наступление в районе озера Титовского, где располагалась 1-я застава соседнего 82-го погранотряда, и высоты 206,0, где находился 35-й отдельный разведбат и сама рота. Комбат был там же, а потому Титов, не дожидаясь чьих-либо указаний, отдал приказ своим солдатам занять оборону. Бойцы, занятые тушением локальных очагов возгорания и разгребанием разбитых бомбардировкой складов, похватали винтовки, которыми не успели вооружиться в суете ночного налета, и разбежались по своим позициям. Досталась винтовка и Речкину. Она принадлежала одному из тех солдат, что лежали теперь бездыханным грузом в воронке у штабной палатки.