По просторной мраморной лестнице, украшенной античными статуями и позолоченными шандалами, под пронзительными взглядами венценосных особ, запечатленных в своих парадных одеждах великими живописцами своего времени, Баташов проследовал на второй этаж. Прошагав еще с полсотни шагов по широкому коридору, гвардеец остановился. Высокомерно взглянув на полковника, он торжественно произнес:
– Император Всероссийский, Царь Польский и Великий Князь Финляндский! – При последних словах он подал знак двум ливрейным лакеям, и те величественно раскрыли створки дверей, ведущих в кабинет императора.
Кабинет царя благодаря широким и высоким окнам, выходящим на Адмиралтейство и в собственный дворцовый садик, был сплошь залит дневным светом. Двухтумбовый красного дерева Г-образный письменный стол с лампой под сверкающим позолотой матерчатым абажуром стоял в углу, образуя своеобразную крепость, за которой возвышалось резное, тоже красного дерева кресло. Внутреннюю сторону арочных дверей кабинета украшали кованые прорезные петли. Еще один стол стоял у окна, выходящего в сторону Адмиралтейства, вокруг него и у стены стояли стулья с высокими спинками. На стенах, оклеенных светлыми шелковыми обоями, висели портреты императоров, Екатерины Великой, а также портрет Николая II в тужурке.
Невысокого роста курносый человек в походной форме полковника лейб-гвардии Конного полка резко встал из-за стола и, прищуриваясь, словно от острой головной боли, направился навстречу полковнику.
Глядя на прикрытый волосами чуть заметный шрам на виске царя, Баташов сразу же вспомнил разговоры, ходившие в среде штабных офицеров Варшавского военного округа о малоизвестном покушении на Николая Александровича еще в бытность его цесаревичем. По рассказам одних выходило, что знатного гостя, японского императора, вдруг ни с того ни с сего попытался рубануть саблей по голове какой-то японский фанатик. Другие утверждали, что это сделал японский камикадзе, подкупленный российскими революционерами. И только на одном из совещаний в Генеральном штабе от генерал-квартирмейстера Иванова по большому секрету Баташов узнал, что же произошло на самом деле. Оказывается, цесаревич Николай и его спутник принц Георг Греческий, изрядно подвыпив, случайно забрели в синтоистский храм и там, идиотски хихикая, начали колотить тросточками по священным для синтоистов храмовым колоколам. Естественно, что японцы искренне возмутились такому кощунству, вызвали полицейского, и тот всего-навсего попытался выполнить свой самурайский долг. Только чудо оставило «великовозрастному шалуну» жизнь. Все это промелькнуло в голове Баташова в одно мгновение. Приблизившись к царю на расстояние двух шагов, он четко, по-уставному, доложил: