– Изложите на бумаге все, что вы знаете о русских, – оборвал Айсмана подполковник, – и не забудьте записать пароли, явки, указать место хранения шифроблокнотов, а также дать полную расшифровку всех телеграмм, переданных противнику.
– Шифроблокноты, с помощью которых я зашифровывал свои телеграммы, сожжены, – признался Айсман, – а содержание сообщений я могу изложить лишь приблизительно.
– Пишите все, что помните, – махнул рукой Николаи и, не ослабляя внимания за майором, аккуратным каллиграфическим почерком, выводящим историю своего предательства на бумаге, краем глаза присматривался к интерьеру, размышляя, где могут быть в этой полупустой квартире тайники.
«Возможно, что в шкафу и в диване, – подумал подполковник, – можно кое-что спрятать. Надо обязательно заглянуть в спальню и ванную комнату», – намечал он для себя объекты досмотра.
– Все, господин подполковник, – глухо промолвил Айсман, – здесь запечатлено все, что я знал.
Николаи взял со стола три исписанных мелким почерком листа и начал читать, поглядывая на откинувшегося на спинку стула майора, который, окинув его равнодушным взглядом, устало смежил глаза.
– Но тут ничего не сказано о ваших «тридцати сребрениках», – возмутился Николаи, – я должен знать, за сколько тысяч рублей вы продали свою Родину!
– Это не важно, – решительно ответил Айсман, – скажу откровенно – ищите не ищите, а никакого клада у меня вы не найдете. Обещайте только, что не станете вмешивать в это дело Эльзу. И тогда я напишу записку о том, что из-за неразделенной любви решил покончить жизнь самоубийством. Ведь вы этого от меня хотите, господин подполковник. Я прекрасно понял, почему вы вспомнили о полковнике Редле, который, по официальной версии, запутавшись в карточных долгах, покончил жизнь самоубийством. Ну что, ваше слово против моего? – Выпалив все это одним духом, Айсман в ожидании ответа в упор глянул своими лихорадочно сверкающими глазами в лицо своего начальника.
– Об Эльзе Ерц не узнает никто, – пообещал Николаи.
Выслушав заверение своего начальника, Айсман тут же придвинул к себе чистый лист бумаги и решительно начал писать свою последнюю записку.
– Окончен бал, потухли свечи, – возбужденно промолвил майор и, подав лист Николаи, встал. В последний раз окинув блуждающим взглядом комнату, он, повернувшись к подполковнику, обреченно промолвил:
– Верните мой «парабеллум», и я отдам долг офицерской чести.
Николаи протянул Айсману пистолет и, держа правую руку в кармане, где у него лежал небольшой «браунинг», напряженно наблюдал за тем, как тот, понурив голову, медленно поплелся в ванную комнату. Только услышав щелчок закрывшейся за майором двери, он облегченно вздохнул.