Снаряд или снаряды всколыхнули воздух относительно близко. Меня не задело, и я не упал, но по ушам ударило столь сильно и резко, что на какое-то время я практически оглох, ощутив в носу явственный запах крови.
Стреляла дальнобойная еще или же нет, я уже не видел, а слышать разрывы я тоже не мог. Добежав (подозреваю, в данном случае «добежал» для меня означало скорее «дошел» или «доплелся», и со стороны все это выглядело именно так) до деревьев, я медленно пошел по лесу, пытаясь ориентироваться на ту сторону, откуда мы начинали свою атаку.
С ориентацией в лесу у меня, как и у всякого другого городского жителя, было плохо, поскольку какие-то еще видимые ориентиры (главный их которых – деревня и дымы над ней) я очень быстро потерял из виду. Наступив на кучу прелых листьев, я съехал на заду в какой-то неглубокий овраг и какое-то время брел по нему, не видя по сторонам вообще ничего, кроме корней деревьев. Потом догадался вылезти наверх, но это мало что изменило. Хождение по осеннему лесу – это вообще занятие не из приятных, а тем более если это отечественный лес и тебя, похоже, действительно контузило.
Сильно мутило и тянуло блевать, деревья вокруг двоились и троились в глазах, буквально за каждым кустом мерещились какие-то люди с оружием, а воображение послушно дорисовывало в мозгу облаву из эсэсовцев с овчарками на поводках, которая неотступно идет по моим следам. В какой-то момент мне даже показалось, что я слышу собачий лай, но легкое потряхивание головой показало, что в моих ушах стоял всего-навсего какой-то временами противно булькающий шум.
В довершение ко всему в какой-то момент и без того серое небо потемнело совсем и с него повалил густой мокрый снег.
Видимость резко ухудшилась (да что там – стала почти нулевой), и я, похоже, окончательно заблудился. Во всяком случае, довольно долго я, спотыкаясь, брел сквозь этот снег, который как-то не очень-то и таял, откровенно плутая меж деревьев и кустов.
Мне было все так же плохо, а шум в ушах стал перемежаться звоном. Наверное, в этот момент меня смог бы взять голыми руками любой недомерок.
Так или иначе, похоже, я лазил по этому лесу до самой темноты. Уже когда стемнело и в лесу стало вообще ничего не видно, двигаться пришлось практически ощупью, продираясь через бьющий в лицо снег. И в этот момент я неожиданно вылез на довольно широкую просеку, по которой тянулись узкие и одноколейные железнодорожные пути. «Компасу Кагановича» я обрадовался – ведь все знают, что любые рельсы куда-нибудь да выведут. О том, что при этом вполне могу выйти на полную немецких солдат станцию или полустанок, я почему-то не подумал. Соображал я после контузии довольно туго.