Гибель мира (Фламмарион) - страница 2
Мост, ведущий к зданию Института
Ожидание, мучительная неизвестность часто бывают страшнее самой опасности. Тяжелый удар, поражающий нас внезапно, более или менее подавляет наши жизненные силы; но мало-помалу мы оправляемся, собираемся с мыслями, принимаемся за дела и продолжаем жить. Здесь же приходилось иметь дело с неведомым, ждать неизбежного, таинственного, страшного, причина которого вне Земли. Предстояло умирать, умирать наверное, но как? Какого рода казнь ожидала несчастное человечество? Предстояло ли ему быть побитым камнями или раздавленным под каменными глыбами; приходилось ли быть изжаренным заживо или сгореть в пламени пожара, способного охватить всю землю; суждено ли, наконец, было погибнуть от разлитой в воздухе отравы или задохнуться от недостатка самого воздуха? Нависшая над миром гроза была страшнее самой смерти. Наша душа способна выносить страдание до известного предела, но страдать непрестанно, задавая себе каждый вечер вопрос о том, что ожидает нас завтра, это все равно, что тысячу раз умирать. А что значит страх, угнетающий душу, леденящий кровь в наших жилах? Страх, этот невидимый призрак, совершенно овладел теперь умами людей, путал их мысли и окончательно сбивал их с толку.
Уже около месяца как всякая промышленность и торговля остановилась; уже две недели как комитет правителей, заменявший теперь собою старую палату и сенат, прекратил свои заседания, так как никто на них не являлся. Уже целая неделя как биржа закрылась везде — в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, в Чикаго, Мельбурне и Пекине. К чему заниматься делами, внутренней или внешней политикой, вопросами бюджета или реформами, если наступало светопреставление? До политики ли теперь! Об этой игре в то время почти совсем забыли. В мехах не стало воздуха, и орган сам собою перестал играть. Даже в судах и в тех не велось больше никаких дел: когда ждешь конца мира, так тут не до убийств и преступлений. Люди сделались равнодушными ко всему, и только сердца их беспокойно и усиленно бились, готовые остановиться навсегда. Всюду видны были искаженные, бледные лица с ввалившимися от бессонницы и страха глазами. Одно лишь разве женское кокетство продолжало оставаться, но и оно было поверхностно, торопливо, мимолетно, без всякой заботы о завтрашнем дне.
Положение дел действительно было опасное, почти отчаянное, даже с точки зрения самых убежденных стоиков. Никогда еще за историческое время род человеческий, это потомство Адама, не встречался лицом к лицу с такой опасностью. Над его головой повисла страшная, неминуемая небесная гроза; дело касалось его жизни или смерти. Расскажем, однако, все по порядку.